Книга Тайна двух лагерей, страница 153 – Николай Леонов, Алексей Макеев

– На всякий случай не отметаю и его. Но в таком случае вспышка была бы не нужна. Есть такое направление в живописи – гиперреализм. Это когда картина нарисована так, что смотрится один в один с фотографией. Но что-то мне подсказывает, что пострадавших не планировали использовать в качестве моделей для художников. Скорее их использовали как манекены. Трехмерное изображение. Не знаю, как это объяснить, но думаю, стоит поискать любителей таких необычных ракурсов. Мне вчера позвонила из больницы Лена Игнатьева и вспомнила, что ее Алексей упоминал о какой-то известной художнице с именем Эмма и фамилией, которую Лена не запомнила. Стас поедет в Союз художников или поищет информацию в сети.

Теперь о локациях. Те места, где были обнаружены пострадавшие, располагаются, как ни странно, в одном районе. Если на карте соединить три адреса с помощью линий, то получится условный треугольник. Алексей приглашал Викторию и Елену в разные кафе, но оба находятся внутри этого треугольника. Дом, в котором проживает Гоша Курепов, располагается практически в центре. С учетом того, что всех троих, очевидно, перемещали от мест, где они теряли сознание, до красной комнаты, а потом транспортировали туда, где их обнаружили прохожие или полиция, можно с уверенностью утверждать, что преступник очень хорошо знает район. Начнем с камер видеонаблюдения там, где его видели потерпевшие, поищем свидетелей. В конце концов, его должны были запомнить в тех же кафе хотя бы потому, что его спутницам становилось плохо прямо в заведении. А директор магазина, где работает Лена, вообще должна была общаться с ним лично – он же оставил жалобу на Лену.

– Держите в курсе.

– Так точно, Петр Николаевич. Как там дела в прокуратуре? Насчет Мурада Курепова пока что нет новостей? В больнице, где лечился его сын, его не видели.

– Так они нам и рассказали, – ответил генерал-майор. – Но сразу бегут в МУР, когда припекает.

– Так нам же даже лучше, – улыбнулся Гуров. – Никто не стоит над душой, не отрывает от дел.

– Я прокурорский надзор спиной чую. Здесь они, рядом. Только виду не показывают.

Стас заварил в кружке чай и достал из ящика стола пластиковый контейнер с салатом оливье.

– Не хочешь? – предложил он Гурову.

– В такую-то жару? Упаси боже, – отказался тот. – Надеюсь, не покупной?

– Упаси боже, – в тон ему ответил Крячко. – Наталья вчера делала. Сказано непременно сегодня доесть.

– Был какой-то повод?

– Сто лет со дня нашего знакомства. – Стас решил использовать вместо вилки ложку и зачерпнул из контейнера салат. – Шутка. Я про повод у нее не спрашивал.

– Мы с Машей только на Новый год оливье делаем, – вспомнил Гуров, наливая кипяток в свою кружку. – И то не всегда. Все реже и реже.

Стас сосредоточенно жевал, листая страницы в интернете.

– Пока ты был у Орлова, я позвонил в Союз художников.

– И чем же порадуешь?

– Ничем. Вообще. Художницу зовут Эмма, фамилия неизвестна, возраст тоже. Спросили даже про вуз, который она могла окончить, но мы и этого не знаем. Меня вежливо послали подышать свежим воздухом. Но я вот о чем подумал: а что, если эта Эмма не художница, а фотограф?

– Думаешь, круг поисков значительно сузится? – В голосе Гурова слышался сарказм. – Сейчас фотографов пруд пруди. Среди них найдется сотня тех, кого могут звать Эмма. У меня лично это имя вызывает сомнения. Это может быть псевдонимом.