Книга По ту сторону, страница 105 – Инга Андрианова

— Пускай готовит Женьке завтрак.

— Я приготовлю. Что она любит?

— Нет мама! — настойчиво повторила Лера.

Я решила, что действие таблеток имеет побочный эффект, но когда на кухню вышла Элла Ильинична и начала греметь кастрюлями, я оценила Лерино здравомыслие. Занявшись готовкой, Элла Ильинична ушла в повседневность, и на короткий миг забыла о своем несчастье. Черты ее разгладились, лицо просветлело.

На кухне появилась Лера, закутанная в плед. Она окинула нас тяжелым взглядом, вздохнула, всхлипнула и неожиданно заговорила. В тот день ее словоохотливость была на самом пике. Сначала Лера долго жаловалась на тяжелое детство, на все свои беды и напасти, потом переключилась на первого мужа, брак с которым был коротким, но бурным: побои, рождение сына и снова побои, его ультиматум свекру: «Забирайте свою потаскуху, пока я ее не убил». Жизнь с родителями и, наконец, тот счастливый трамвай, в котором ей встретился Сашка.

Тут у Леры случился приступ философии на тему одиноких душ и судьбоносных встреч:

— Мы с Сашей, как две половинки, — грустно пела она, — не успокоятся, пока друг друга не найдут. Нам повезло — мы встретились и жили душа в душу. Вот смотрю на других, — продолжала она, не давая опомниться, — живут без любви. А у меня каждый день бы как праздник! Как меня Саша любил! Он даже с работы звонил каждый час. Не мог без меня ни минуты. Вот какая у нас была любовь! Сижу теперь и думаю: хорошо, что все это случилось с ним, а не со мной… Я сильная, я выдержу, а Саша бы не перенес…

Я перевела взгляд с Леры на ее свекровь, пытаясь понять, кто более безумен: та, что несет этот бред или та, что кивает. Элла Ильинична всхлипнула, вытерла слезы, а Лера меж тем продолжала:

— За что мне все эти несчастья, разве я их заслужила? Никто меня так не любил! А теперь я осталась одна, — тут Лера возвела глаза, — Нет, только не он! Пусть лучше кто-то из детей!

Я подскочила с места:

— Выпей таблетку, ты не в себе!

— Кончились таблетки еще вчера, — процедила она и уставилась мне в лицо.

И было в этом взгляде столько усталости, и так ее утомляло мое бесконечное присутствие, что я немедленно вызвалась бежать в аптеку.

Когда я вернулась в квартиру, груженая транквилизаторами, антидепрессантами и прочей ересью, Лера находилась в эпицентре словесного потока. Говорила она размеренно в типичной обывательской манере. К этому моменту она уже полностью переключилась на Белякова, гада ползучего, на жену его Наташку, что пристегнулась, сволочь, перед самой аварией и осталась жива. Мое появление сменило ход Лериной мысли: потекли туманные аналогии и скользкие намеки. Тема вечных любовниц была раскрыта досконально, равно как участь ревнивых завистливых дур.

— Жалко Антона, — вздохнула она, — вот кому сейчас тяжело.

Я с подозрением покосилась на Леру:

— Мы тут все вместе, он один. Ему тяжелее всех.

Валерия поежилась:

— Сколько гадостей он сделал Саше! Сколько раз подставлял его, как подло себя вел!

— Да это все Амина! — вставила Элла Ильинична, — Она им вертела, как хотела.

Лера повернула к свекрови свое хорошенькое заплаканное личико и назидательно произнесла:

— Свои мозги иметь надо! Как он теперь жить-то будет? Вот уж кого жалко, вот кто действительно места себе не находит. Как он, должно быть, раскаивается! — в ее глазах мелькнуло почти сочувствие, — Я создала для Саши мир, о котором он мечтал, в котором был счастлив, а другие только завидовали и пользовались нашей добротой. Саша всегда ко мне прислушивался, знал, что я плохого не посоветую. Умные люди всегда понимали, как важно поладить со мной, ведь мы — две половинки одного целого. Чего захочу я, того захочет и Шурик… Ну, теперь-то понятно, что от всех этих мнимых друзей нужно держаться подальше.

И мне стало страшно оттого, что в минуту скорби кто-то пытается устроить свои мелкие и грязные делишки, уесть и зацепить, кому-то что-то доказать. Самолюбование на смертном одре выглядело тошнотворно. С головой у Леры все было в порядке, а вот с душой намечались большие проблемы. Что за цель преследовала новоиспеченная вдова? Зачем произносила она эти гадкие и непорядочные слова? Обида на всех, на меня в том числе, за то, что не страдаю? Неужели сам факт, что чужие мужья еще живы, был для нее оскорбителен? Я слушала Валерию, а сама надеялась, что приедет Антон и положит конец этой муке.

Ровно в полдень раздался звонок. Я кинулась к дверям, как к спасательному кругу.

В тусклом свете коридорных ламп Антон казался бледной тенью. Был он сер и небрит, под глазами — круги. За спиной у Антона стоял Беляков, его явно пошатывало.

— Ты здесь? А как же переломы?

— Сбежал, — ответил Беляков, — сейчас не до них — дел по горло…

— Мы едем в церковь, — объявил Антон, — Потом заедем к Сашке на работу — посмотрим, что там с панихидой.

Все разом засуетились, засобирались. Началась суматоха. Пока Лера приводила себя в порядок, Элла Ильинична давала указания мужу, а я таскала кофе то Антону, то Белякову, совала бутерброды в их ватные руки и все пыталась усадить за стол.

Наконец, Лера изъявила готовность и, побросав свои дела, мы потянулись на выход.

Всю дорогу Беляков описывал сценарий похорон, время и место прощания с телом. За разговорами мы не заметили, как добрались до храма. Антон сразу прошел к алтарю, а мы встали в очередь за свечками. Женщина с усталым лицом объяснила, где ставить за упокой и как заполнять поминальный листок.

Антон появился минут через пять:

— Я обо всем договорился, сейчас к нам выйдет иерей.

И действительно, в глубине зала возник бородатый сановник с надменным лицом:

— Кто насчет отпевания?

— Я, — отозвался Антон.

— Усопший, говорите, не крещен? — осведомился иерей и принял монументальную позу.

— Время было такое, — пояснила Элла Ильинична и скорбно опустила плечи, — Родители партийные, отец депутат…

— И посему решили не крестить? Вот так и живем, не помышляя о грядущем, — прогудел батюшка, — Пока час не пробьет, о господе нашем не вспоминаем, а в храм идем только по великой нужде.

Из глаз Эллы Ильиничны покатились слезы:

— Нам бы отпеть по христианским законам.

— Не подлежит он отпеванию! — густо пропел иерей, — Грех на матери! Наш приход за это не возьмется.

— Неужели ничего нельзя сделать? — в голосе Антона послышались панические нотки.

— Церковь не будет отпевать вашего брата! — отрезал сановник и гордо удалился.

Мы застыли в безмолвии.

Антон первым нарушил молчание:

— Поехали в другую церковь, попробуем договориться там.

— А если и там? — спросила мать убитым голосом.