Книга Прекрасная Габриэль, страница 91 – Огюст Маке

— Хорошо, — сказал Молэ.

— Храбрецов? — спросил Лемэтр. — Вы увидите их на деле.

— Молчите!

Бриссак вдруг обернулся. Дон Хозе Кастиль приближался с шестью валлонскими гвардейцами.

— Да, господа, — громко сказал граф судьям, — мне не нравятся эти массы земли, которые набросали перед парижскими воротами. Эти укрепления могут успокоить только детей.

— Какие массы и какие ворота? — спросил гидальго, бросившись в этот разговор, как хорек в нору кроликов.

— А! Здравствуйте любезный капитан! — вскричал Бриссак. — Я объясняю этим господам, которые люди не военные, что Париж не защищен этими земляными кучами, которых навалили перед воротами. Тридцать человек Беарнца с лопатками и заступами в два часа уничтожат ваши укрепления.

— Велите расчистить всю эту бесполезную землю, и чтобы в нынешнюю же ночь мне выстроили из прекрасных камней ограду, которая могла бы сопротивляться пушкам. Спросите дона Хозе Кастиля, который знает в этом толк, не будет ли он спать спокойнее за каменной стеной, чем за этими полуразрушенными габионами.

— Конечно, — сказал испанец, недоверчивость которого не совсем еще была усыплена.

— Ну, за дело, господин эшевен! Пошлите ваших копателей, ваших землекопов.

— Куда? — спросил испанец.

— Ко всем воротам, которые защитили землей.

— Очень хорошо, — отвечал Ланглоа, поклонившись, и ушел к своим товарищам.

— Герцог Фериа держит совет с герцогиней и хотел бы узнать ваше мнение, — сказал гидальго, указав на группу, составляемую этими двумя знаменитыми лицами на конце площади.

— Иду, — сказал Бриссак. — Ах, дон Хозе! Какие ослы эти эшевены!

— Неужели, — иронически спросил испанец, — однако вы слушали их очень снисходительно.

«О! — подумал Бриссак, косвенно взглянув на капитана. — Ты слишком умен, ты не останешься жив».

С развязным видом подошел он к герцогине и к ее союзнику.

— Мы говорили, граф, — сказала герцогиня Монпансье, — что вы весьма неблагоразумно взволновали эту толпу.

— А я скажу, — сказал Бриссак, — что вы очень дерзко раздражаете ее.

— Что вы говорите?

— Я говорю, что вы безумцы; я говорю, что вы притворяетесь, будто не видите, что вас десять против пятисот тысяч и что вы погибнете, если не замените силу хитростью.

— О, наши десять тысяч победят ваших пятьсот!

— В самом деле? Попробуйте! Разве вы не знаете, что здесь все составляют заговоры?

— А! — иронически сказал герцог, коварно улыбнувшись дону Хозе.

Бриссак понял и намерение, и взгляд.

— Разве вы не знаете, что вам изменяют?

— Кто?

— Все, говорю я вам. Я только что оставил трех судей, трех ревностных лигеров, по-видимому, а между тем они изменяют вам.

Хозе Кастиль навострил уши.

— Да, — продолжал Бриссак, — и если бы я не боялся возбудить мятеж, я посадил бы их в тюрьму.

— Что вы знаете нового? — с живостью вскричали герцог и герцогиня.

— Я знаю, что хотят отворить одни ворота королю наваррскому.

— Какие? — холодно спросил герцог.

— Если бы я знал… — отвечал Бриссак.

— А я узнаю, — сказал испанец.

— И я также, — заметила герцогиня.

— Я узнаю также, — прибавил герцог, — имена всех изменников, кто бы они ни были.

Говоря эти слова, он посмотрел на Бриссака, который отвечал спокойно:

— Составьте ваш список, а я составлю свой.

— А завтра утром, — продолжал испанец, — я велю расстрелять многих людей, которые этого не подозревают.

— А я, — сказал Бриссак, улыбаясь и фамильярно дотронувшись до его плеча, — я велю колесовать многих людей, которые этого не подозревают.

— Для начала я переменяю все мосты, — сказал испанец.

Бриссак отвечал:

— Я хотел вам это предложить.

— Я доверяю только моим испанцам.

— И правильно делаете. Их выгода в этом. Потому что если король войдет, то все испанцы будут истреблены. У меня волосы становятся дыбом. Ведь вы видели письмо короля: французам всем пощада!

— Я рад видеть вас в таком расположении, — сказал герцог. — Сейчас сделаю распоряжение, чтобы от всех ворот были взяты французы.

— Прекрасно, прекрасно! — вскричала герцогиня, между тем как герцог говорил тихо со своими капитанами.

— Только, — шепнул Бриссак герцогине, — вы попались в тиски, мой прекрасный друг. Завтра вы проснетесь испанкой.

— Как это, граф?

— А, вы не доверяете мне до такой степени, что предаетесь совершенно этому дерзкому испанцу! Вы с ума сошли и проиграете партию!

— Но…

— Вы разве не знаете, что мне говорили сейчас эшевены, когда вы послали шпиона Кастиля перебить меня?

— Не знаю, но мне казалось, будто вы все вместе составляли заговор.

— Они мне говорили: взять французского короля — это хорошо, взять Гиза, потому что де Майенн нас бросил — это очень хорошо, но только чтобы сейчас он избавил нас от испанцев.

— Они говорили это?

— Призовите их и поговорите сами с ними. Ведь вы их отталкиваете, удаляясь от них. Вспомните, что вы француженка. Ведь Лотарингия во Франции, герцогиня!.. И я также француз, а вы сговариваетесь против меня с испанцем!

— Послушайте, если правда, что вы покровительствуете этому Беарнцу…

— Это говорит Фериа. Ну, допустим эту нелепость. А он, этот испанец, сделает свою инфанту французской королевой и запрет в тюрьму вашего племянника.

— О, мы увидим!

— Чем же вы будете защищать его, несчастная слепая, когда весь гарнизон будет испанский? Как! Вы не понимаете, что я выхожу из себя, для того чтобы напугать его Генрихом Четвертым, чтоб ему были нужны и вы, и Лига, а вот с одной стороны де Майенн бросает Париж, а с другой вы отдаете ключи испанцам. Поступайте как хотите, и, так как мы уже более не друзья, я, не говоря ни слова, буду подражать герцогу де Майенну и уеду отсюда.

Сказав эти слова, которые произвели глубокое впечатление на герцогиню, он повернулся и присоединился к гвардейцам, провожавшим его. Герцогиня подумала, а потом подъехала к герцогу и сказала ему:

— Мы не можем удалить парижан от ворот их города.

— Почему?

— Потому что это значило бы объявить им войну.

— Почему же и не так?

— Это ваша политика, а не моя! — вскричала герцогиня. — Сделайте же таким образом, чтоб ворота караулили в эту ночь и испанцы, и парижане.