Книга Ты вернешься!, страница 64 – Галина Чередий

— Мы ничего не начинали, я же сказала.

— Подозреваю, что ты не обладаешь всей полнотой информации не только о том, что происходит вокруг, но и о том, что твориться прямо-таки под твоим носом, княжна моя.

— Это невозможно у Курта! Никто и ничего не стал бы скрывать от примов у нас!

— Это невозможно у Курта! — скривившись пренебрежительно, передразнил меня Дикий. — Тогда скажи мне, Эрин, кто убил и растерзал за последние тридцать лет больше сотни человеческих женщин в окрестностях вашей территории?

— Что? — опешила я. — Я ничего не знаю о таком!

— Ну вот, а утверждаешь, что никто у вас не утаил бы информацию и крови людской не льет, — ухмыльнулся Рус. — Тогда ты, может быть, знаешь кто и зачем убил моего друга Потапа и шестерых бойцов из его команды, которые как раз занимались последние месяцы выслеживанием этого паскудного зверя? Ты помнишь, Тапка, а, Эрин? Здоровенного такого детину, доброго увальня, который сроду сам не затеял ни одного конфликта и никого не обидел первым?

Я помнила его. Смутно, лишь общие черты и то, что он всегда краснел, дико смущаясь в моем присутствии, почти всегда молчал, отвечая на вопросы друзей односложно, но веско как-то, создавая впечатление существа не склонного к пустому сотрясению воздуха болтовней. А еще я ощущала тогда силу его привязанности к Русу и помнила, что раздражал Потап меня куда меньше, нежели дерганный и шумный рыжий Васек.

— Мне жаль твоего друга, честно. Но это не Курта. Зачем нам это? Тем более сейчас. Я согласилась вернуться и привезти в стаю Эрика только потому, что последние годы установилось перемирие.

— Откуда вернулась, Эрин? — мгновенно вцепился в оброненныемною слова Рус, поймав мой взгляд своим — жадным с лихорадочным каким-то отблеском, — Где ты скрывалась столько лет, не позволяя мне отыскать себя?

Звук множества тяжелых шагов, загрохотавших по крыльцу, оборвал наш диалог. Я развернулась ко входу, ожидая появления сына, и с трудом заставила себя оставаться на месте и не вскрикнуть, когда увидела его наконец. Вживую он выглядел еще хуже или же его опять избили, наплевав на приказ Руса. А может, подавляя сопротивление. Отвратительная, унижающая его и рвущая мое сердце полоса ошейника, предотвращающего обращение, мутно блеснула на его шее, лицо и едва прикрытое каким-то тряпьем тело в ранах и разноцветных гематомах, губы разбиты, один глаз заплыл, светлые длинные волосы повисли побуревшими от крови сосульками. Еще одна, явно причиняющая жуткое жжение полоса серебра на его талии, а цепи к ней прикрепленные в руках конвоиров, которые обезопасили себя перчатками. Твари! Фантомные боли во всех тех местах, где пострадал мой ребенок, обожгли мое тело, и только огромным усилием воли удержала себя на месте, не бросившись на сволочей, истязавших мое единственное дитя.

— Какого хрена?! Почему щенок в свежей крови? — загрохотал голос Руса за моей спиной.

— Ублюдок вздумал снова драться, босс, — ответил мужчина, чей голос я уже слышала при телефонном разговоре. — И не вся эта кровь его собственная. Засранец едва горло не перегрыз Валентину.

— Зачем ты пришла сюда? — перекрыл их переговоры звенящий лютой яростью голос Эрика. — Ты рехнулась? Как ты могла подчиниться требованию этой оборзевшей дворняги, будто жалкая подножная?!