Книга Лихо. Только твой, страница 102 – Галина Чередий

– София? Есть тут я? Хоть самую малость… – нахмурился он, и прижал ладонь плотнее, как если бы пытался так послать тектоническую волну к напрямую к моему сердцу.

А мне вдруг стало так хорошо-спокойно, так светло-ясно, так почему-то надежно-монументально тепло, так просто-понятно, словно этот жест его рассказал без единого слова бесконечно много, дал нечто мое и точно-точно навсегда. Это был и такой шок, и такое неимоверное облегчение в одном вдохе, что слезы полились ручьем. И был он не только моим. Зрачки Макса резко расширились, поглотив почти всю радужку, он рвано выдохнул, словно получив удар под дых.

– Есть, – прошептала, осознавая до какой же степени это правда. – Конечно же, есть.

Давно есть. Как будто всегда был. Разве это возможно? Выходит – да. Я ведь так и чувствую, без единой тени сомнения. Это не знание даже, намного глубже, больше, потому что это – вера. Я, прожженная атеистка, вдруг верю безоговорочно, что он для меня, а я – для него. И мне не нужно ни о чем его спрашивать, убеждаясь.

– Вот оно как… – пробормотал Макс, переживая наш общий шок. – Вот как… когда в полную силу… Я…

– Ты – мой, – подтвердила я, потянувшись за новым поцелуем.

Лихо, конечно же, перехватилинициативу, снова столкнув наши рты, причинив каплю боли, добавив во вкус ласки соли. Но тут же ослабил напор, сменил его на нежность. Мы целовались и целовались, пробуя это новое между нами, изучая все его оттенки и нюансы. Страсть, вспыхнувшая сразу, никуда не ушла, просто теперь она не была одна, не обжигала сходу, одуряя и лишая всей глубины, прогорая слишком быстро, оставляя послевкусие горечи. Нам больше не нужно ничего маскировать голой страстью, она теперь лишь грань того, что появилось между нами.

Макс сунул ладони под прилипшую к моей коже мокрую футболку, собираясь от нее избавиться, и тут в наше жаркое влажное пространство ворвалось оглушительно звонкое «Гав!»

– Твою же мать! – прокомментировал досадливо это событие Лихо, выпрямляясь и прижимая мою голову к своей груди, тогда как прокравшийся в брошенную мною открытой дверь Батон помчался прочь, цокая когтями, взлаивая и повизгивая. – Облом, София. Наши приехали.

– Не страшно, – ответила я своему мужчине, улыбнувшись и прочувствовав ещё и это его «наши». – У нас впереди времени много.

– Эй, Лихо, отомри, мясо горит! – крикнул вывернувший из-за угла дома Кибер, которого я отослал за холодным пивасом.

Я мотнул башкой, отрываясь от наблюдения за Софией и Настькой, которые о чем-то шептались, сидя в шезлонгах с бокалами в руках, и увидел, что шашлык реально подгорает. Быстро устранил возгорание, пока всех без еды не оставил, про себя ухмыльнувшись тому, что с удовольствием бы сейчас оказался опять в спальне со своей парой.

Ладно, и пялился я, само собой, исключительно на нее. Ну а как не пялиться? Она же охрененна. Вся. И чем больше смотрю, тем охрененнее кажется. Нет ничего, чтобы хотелось поправить, изменить, ни чёрточки, ни, сука, волосинки, ни крошечной родинки. Хэзэ, может, ни разу не идеальна для кого-то, но я болт клал на чье-либо мнение, пусть его себе в очко засунут вместо свечей от геморроя. Моя София – самый топ, ни убавить, ни прибавить.

Я вот раньше иногда (редко, прямо скажем) задавался вопросом почему у меня с бабами не срастается надолго. Да вообще, в принципе, хоть на сколько-то. Схлестнулись, оттянулись, все ниче так, но продолжить нет желания. Ну, то есть, мозгами-то понимаю, что красотка, со всех сторон все зачетно, в сексе все норм, готова под мой характер гадский гнуться, мозг не засирает, но, зараза, нигде же не шелохнется, кроме члена разве, ни сожалений от расставания, ни единого импульса вернуться и попробовать нечто большее. Начал думать, что может Настька права, и я этот… как его… эмоциональный инвалид какой-то. Бесчувственная скотина, проще говоря.