Книга Крепостная, страница 138 – Марьяна Брай

Вынула из своих вещей теплый платок, завязала его вокруг себя через плечо, чтобы получилось что-то вроде кокона, и, потуже запеленав мальчика, уложила в эту получившуюся переноску. Нужно было решать что-то с едой для крошки.

— Барышня, вам, поди, поприличнее надо, с дитём-та? – возница повернулся и осмотрел меня, скорее всего , чтобы убедиться в моей платежеспособности.

— Да, получше, но чтоб не шибко дорого, - скромно ответила я.

— Тады в Димут повезу. Там ранеча едальня была, а чичас и нумера имеютси. Заездным домом Димута зовут. На Ледокольной. А нынче принялись набережной Мойки называть, - немолодой уже возница оказался разговорчив.

— Слушайте, мил человек, - обратилась я, вспомнив про письмо от Евгения. До последней минуты я не хотела к нему обращаться. Но стало страшно: вдруг гостиница дорогая, да и молока для ребенка тут не как в деревне: на каждом углу, - А вот этот адрес, он далеко от этого Димута вашего?

— Не шибко, - глянув в письмо, ответил мужик. Туда тоже надобно?

— Мне нет. а вот если туда съездите и дворнику на словах расскажете, что человеку передать и куда меня привезли, то заплачу, - уже и не думая, что заберет деньги и никуда, конечно, не поедет, предложила я.

— Могу, а чиво нет-то. Только ведь как бывает, девка… - он кашлянул и погладил подбородок, покрытый жидкой бородой, - Не всяк захочет новость такую узнать. С ребятенком-та, может, не надо было ехати?

— Да не-ет, - я улыбнулась. – Это друг. Я ребенка тут забрала. Мне его в деревню надо увезти. Так что никто на вас там с вилами не бросится!

— Тут у нас вил-то, почитай, и не сыщешь, барышня! Тут метла да лопата – все инструменты, - мужик даже хохотнул.

Сходил он сам в гостиницу, уточнил: есть ли комнаты. И только тогда пришел за нами. Я, пока его не было, осмотрела трехэтажное аккуратное побеленное здание с железным козырьком, саму реку Мойку, людей, спешащих утром по делам.

Туман отступал, да и было тут куда чище,чем в том месте, где жила нянька Германа.

Попросив найти молока и специальную чашку для кормления, поднялась в комнату, куда меня проводила девушка в чистом платье и белоснежном переднике. Страх и отвращение отступали здесь, потому что привычная доброжелательная атмосфера, приятные запахи и улыбки обслуги будто возвращали к жизни.

Мне принесли чашку молока, небольшую кружку с зауженным, чуть сплюснутым краем, в который можно было засунуть чистую ткань, чтобы ребенок не подавился сильной струей, несколько метров ткани и тонкое одеяло. Отдала за все почти двадцать рублей.

И попросила обед в номер.

Мальчик оказался совсем не громким. Как проснулся, я помыла его, запеленала в чистые, нарванные из длинного нового отреза пеленки. Малыш напился тёплого молока, чуть повозился и заснул на руках. Я прилегла с ним и укрылась одеялом.

Проснулась от стука в дверь. Горничная передала, что извозчик поговорил с дворником и на словах передал все для Евгения. Тот все еще в Петербурге и возвращается к вечеру, как правило.

— Ну и хорошо, - с легкостью выдохнула я. – Если придет высокий мужчина с большим родимым пятном на шее, вы сразу поймете, что ко мне. Не держите внизу, отправьте сюда, - попросила я, и та, мотнув головой, ушла, предупредив, что ужин будет в шесть.

Поужинав, мы с Германом выяснили, что он не любит лежать в мокрых пеленках. Ткани хватало, только вот сохло здесь все слишком медленно. Я и без того не открывала окон, боясь заморозить мальчика в сыром воздухе. Гостиница на набережной все равно была плохим местом для жизни с младенцем.