Книга Насильно твоя, страница 89 – Екатерина Ромеро

Отпускать любимую и ребенка своего, отрывать по-живому и без наркоза, потому что так надо, так, блядь, правильно и лучше для нее. На себя забить, похуй, главное, чтобы Илана была счастлива, и я обо всем уже договорился, она будет жить, где захочет, как захочет и… с кем захочет.

Не знаю, скоро или нет, но она точно найдет себе кого-то, а я припасу патрон для такого случая и отпраздную его в висок.

Кажется, я теперь понял, что насильно мил не будешь и, как я ни старался, ничего не вышло, одни только слезы ее видел, хоть мне казалось, что эти три года мы прожили в раю.

И теперь, небритый и едва дышащий, я гуляю на заднем дворе с собаками. Они скулят, виляют хвостами, а я снег расчищаю, чтобы хоть как-то заставить себя двигаться.

Анюта снеговиков налепила, новсе почти растаяли так же, как и мое счастье.

Илану выписывают сегодня, и она уедет, уже уехала, наверное. Да, конечно же, да.

Вторая семья— и та неудачно, и, похоже, я просто проклят, не заслуживаю ни хрена, да и не за что, знаю. Я думал, будет легче, буду хотя бы со стороны за нею наблюдать, но не смог. Потому что до чертей боялся сорваться, увидеть Илану хотя бы раз, и я же знаю, что наплюю тогда на все свои обещания и заберу ее себе, и ребенка нашего тоже.

Закрою их на все замки и не отпущу, не дам уйти, не позволю. Да, я такой, и я ненавижу себя за это, потому все эти дни никуда не выхожу, наступаю себе на горло и жду, когда сама уедет, а потом… у меня нет плана, что потом. Потом, наверное, финал, последняя точка моей жизни, потому что без Иланы и Анюты мне больше неинтересно, без них я больше не хочу.

Охрана уходит, а я пялюсь в одну точку. Начинается вьюга, снег хлопьями падает на руки, они покраснели от мороза, но я не чувствую. Все мои старания с лопатой к чертям, снова все заметает.

Больно, болит, словно кусок сердца от меня оторвали, и почему-то все расплывается перед глазами. Наверное, снег попал, да точно, и он, сука, попадет снова и снова, пока я сижу как, блядь, статуя на этом бревне и понимаю, что так надо. Я отпустил, я был должен! Насильно моей Илана никогда не будет, да и не построишь так семью.

— Роман!

Вот, даже голос ее слышу, совсем с катушек съехал. Молодец, Волк, так держать!

— Роман, посмотри на меня.

Кто-то лица касается, маленькая фигурка стоит предо мной, и, подняв голову, вижу Илану. В теплом пальто и шапке, она тяжело дышит и смотрит мне в глаза.

Я встаю на ноги и не понимаю. Или это галлюцинации, или она… не уехала никуда.

* * *

Я оставляю Анютку с Владом и бегу со всех сил во двор. Знаю, Волк там, я это чувствую и не могу сдержать улыбку, когда и правда вижу мужа во дворе. На улице такая метель, почти ничего не видно, холодно, но мне все равно. Мое тепло рядом, я дома, я с ним.

Я подхожу к Роману и зову его, но он не отвечает, а после беру его заросшее лицо руками и заставляю посмотреть в глаза. Я всегда так делала, когда говорить было сложно, он и так меня всегда понимал.

Ледяной весь, глаза красные, и что-то не похоже, что Роман тут наслаждается гордым одиночеством. Больном ему так же,как и мне.

— Тебя выписали.

— Да. Сегодня.

— Почему не уехала? — спрашивает прямо, а у меня только один правильный ответ:

— Здесь мой дом. Я приду туда, где ты, Волк. Всегда, — сквозь слезы, а Роман брови сводит, поднимается, отходит на шаг от меня.