Книга Насильно твоя, страница 76 – Екатерина Ромеро

— Сука!

Вот кто Илане голову дурил, кто записки совал под двери. Ден же и видео отправил обрезанное.

Как я раньше не понял, блядство, только зачем это ему? На хрена так делать? Он сидел на камерах, менял записи, вырезал себя из кадра в нужный момент.

Охуевший, с остервенением сжимаю сигареты в руке. А вот и предатель мой верный. Мой лучший цепной пес.

Дэн, Денис. Мой друг, работник, помощник. Он был рядом в тот адов день, когда я изнасиловал Илану. Он снимал, и я понятия не имею, какого хуя он вытворяет теперь.

Одно только знаю: Дэн пошел против меня, он этой записью едва жену мою не убил, он забрал мою жену и ребенка, и теперь он точно ходячий труп.

— Беги, Дениска! Беги, блядь, Я ИДУ!

* * *

Нам приносят обед, Анютка пытается что-то есть, тогда как я сижу за столом и двигаться почти не могу. Голова просто раскалывается, здесь трехметровые заборы и охраны еще больше, чем дома у Волка.

Как мне выйти отсюда? Дэн сразу же уехал, и он не поможет. Он предал моего мужа. Моего мужа… как же странно и одновременно привычно это произносить.

И правду говорят: что имеем — не храним, а потерявши — плачем. Теперь брак с Волком не кажется мне таким уж ужасным. Когда я смотрю на этого Захарова, пробирает от омерзения, и меня тошнит от одной только мысли, что я стану его женой.

На секунду все плывет перед глазами, я хватаюсь за край стола. Мне плохо, но терять сознание никак нельзя. Я с Анютой, я отвечаю за нее, и если с ней что случится, то я себя никогда не прощу.

Как там Роман? Узнал уже, наверное, что мы сбежали. Думаю, он в бешенстве, иной реакции и быть не может. Прости, Ром. Я не хотела, чтобы так. Да еще и Влад пострадал сверху.

Смотрю на этого Захарова. Он в отцы мне годится или даже в дедушки.Родственник, дядя, друг папы, крестный — да кто угодно, но уж точно не жених.

— Верните мою сумочку, пожалуйста, — дрожащими руками пишу записку, и Петр быстро читает. Мнет ее и выбрасывает через плечо.

— Она тебе не понадобится. Илана, я понимаю, что это все немного неожиданно и ты в стрессе, но, как видишь, я спас тебя от мужа-тирана. Не переживай, вас разведут и без его присутствия, ребенок будет с тобой, как ты и хотела. У нас рейс вечером, нужно будет уехать, пока твоего бывшего не утихомирят.

От его слов я аж рот приоткрываю. Какой-то сюр. Как Захаров может такое говорить? Кто тогда настоящий преступник: Волк или этот Петр?

— Что это значит? Как это — утихомирить?

— Я давно живу на свете, девочка, и знаю, как нужно обходиться с конкурентами. Предвижу, что Волков тебя и ребенка искать будет как бешеный, но не волнуйся, я сделаю все, чтобы Ромка уже успокоился навсегда. Илана, ты начнешь все заново. Я тебя не буду обижать, в отличие от Волкова.

— Он меня не обижал! У нас все было нормально.

— Ну конечно. Ты стала жертвой стокгольмского синдрома, полюбила своего похитителя, так бывает, и мне жаль. Волков все рамки уже потерял. Девочка, он тебя своровал с нашей свадьбы, он ТЕБЯ у меня похитил, нашу жизнь, нашего ребенка. Это все он себе забрал, а я хочу вернуть все так, как должно быть.

— Нет, я не хочу. Не хочу так. Я не люблю вас… не люблю… не люблю... не люблю, — одними губами, стараясь выдержать этот бред, который он несет, на что Петр только усмехается и машет рукой.

— Илана, истерик только не надо. Ты мне обещана отцом была. Все давно договорено, уплачено, и если хочешь, чтобы эта мелочь с тобой была, а не где-то в детском доме, то полюбишь, не денешься никуда. Своего зверя как-то полюбила — и меня тоже полюбишь. Все, иди! Готовься к перелету, свадьба через два дня. Платье, стилисты — все будет. И брачная ночь тоже! Ты хорошо задолжала мне, девочка, за три года придется отрабатывать.