Книга В уплату долга, страница 103 – Екатерина Ромеро

Спустя сутки после после операции Илану переводят из реанимации в обычную палату. Я уже проведал утром нашу крошку, и теперь иду к птичке. Хочу увидеть ее. Безумно хочу. Даже не думал, что за все то время успел так сильно привязаться к девочке, но это так. Кажется, я стал зависим от нее, и мне становится хреново, когда долго не вижу птичку.

Как только открываю дверь палаты, охреневаю просто. Илана на полу сидит, обхватив живот руками и ревет. Заливисто и горько, до дрожи в руках. В одной только больничной сорочке. Волосы светлые рассыпались по плечам.

Все ее датчики выдернуты нахрен, капельница болтается у кровати. Сама же птичка выглядит потерянной и просто до предела несчастной.

– Ты что творишь, тебе рано вставать!

Быстро к ней подхожу, но как только пытаюсь на руки девочку взять, мою щеку опаляет огнем пощечины. Хоть птичка и слабая сейчас, она бьет сильно, наотмашь, смотря прямо мне в глаза, как раненый дикий зверь.

Набираю побольше воздуха, терпение мне еще понадобится.

Поднимаю Илану с пола и на кровать осторожно укладываю, игнорируя попытки девчонки расцарапать мне рожу и грудь.

Легкая, как куколка. Белая вся только после операции и потери крови.

Тут же взгляд бросаю на ее живот. Хоть бы швы не разошлись от этих дурацких побегов. Этого еще не хватало.

Как только птичка подушки касается, закрывает лицо руками. Плачет просто навзрыд и я, блядь уже не знаю, что с этим делать.

Сажусь на край кровати. Осторожно ее руки с лица убираю. Я нихрена не пойму без жестов, что случилось. Вижу только, что расстроена она. До предела уже просто. Дышит часто, до хрипоты. Задыхатся вот-вот опять начнет.

Сжимаю ее пальцы. Нежные и бледные. Дрожащие.

– Илана, в чем дело? У тебя болит что-то, поэтому с кровати свалилась? Спокойно, просто покажи.

Отпускаю ее руки. Даю ей свободу.

Птичка в рыданиях содрогается, но все же начинает показывать жестами. Снова за отца печется? Нихрена не пойму. В ее глазах океан слез уже плескается. Ни разу еще не видел ее настолько…убитой горем.

– Мой малыш. Что с ним? Он умер или вы забрали его. Вы забрали моего ребенка?

Слезы горошинами стекают по ее лицу. Хрупкие плечи содрогаются в тяжелых рыданиях.

Сжимаю кулаки. Как же хочется мне ее обнять сейчас. Безумно просто,но знаю –  хуже только сделаю. Провожу рукой по ее лицу кукольному. Слезы прозрачные убираю. Глаза красные, губы пухлые. Черт, это уже слишком.

– Илана, посмотри на меня. Наш малыш жив. Я не забирал ребенка. Он в боксе лежит, пока ты в себя не придешь после операции. Скоро его тебе принесут.

Птичка с силой руку мою одергивает, словно обжег я ее. Ладонью держится за живот, так и продолжая реветь белугой, как я ни стараюсь ее успокоить.

– Я не верю вам! Не верю. Вы убили моего отца и теперь забрали малыша. Забрали себе. Теперь вы отомстили? Теперь вам лучше? Не так болит тут?

Бьет себя по груди кулаком со всей дури, и я не выдерживаю. Тянусь к ней и обнимаю ее, к себе прижимаю, как наркоман вдыхая ее цветочный запах и балдея от него. Шепчу на ухо. Чтобы только она слышала. Больше никто.

– Тише, девочка. Я прошу, не говори этого. Не говори. Мне уже все равно, чья ты дочь. Мне плевать на это. И я не убивал твоего отца. Поверь мне. Не убивал.

Головой мотает, отталкивает меня. Не верит, плачет навзрыд уже просто, и я срываюсь.