Книга Мой неласковый Муж, страница 75 – Екатерина Ромеро

Еся жива, та девочка-рабыня, которую мы с ним готовили, которая должна была уже давно быть в Халифате, цела и невредима. Арман ее спас, увез за тысячи километров и прятал. От меня, и это был точно удар в спину.

Пока у нас такая огромная важная цель, Арман плевал на все. Ему, видите ли, захотелось поиграть в семью, что он успешно и делал.

Я не знал никаких деталей, но мне было вполне достаточно фотографий. Они вместе. Часто. Гуляют на улице, Арман держит ее за руку, как нечто очень ценное для него, хотя я никогда раньше не замечал, чтобы он привязывался, я этому его не обучал. Скорее, наоборот, я хотел, чтобы Арман испытывал только чувство долга.

Мне было так проще управлять им, у него всегда был тяжелый характер, но понимание того, что он мне должен, всегда его усмиряло, делало удобным и податливым в моих руках.

Мой мальчик предал меня, и это длилось уже давно. Только теперь я понимаю, что Арман предал меня еще тогда, когда я приехал осматривать рабыню. Все же он умеет врать, ему было ее жаль, поэтому Арман и оставил ее в живых, не дал мне к ней толком прикоснуться.

Он выбрал эту девочку, а не нашу цель, и это было больнее всего.

Мне захотелось в тот же момент просто взять и пристрелить его, придушить ту рабыню, но я поступил иначе. Спешка и действия на горячую голову никогда не приводили ни к чему хорошему, поэтому я начал разрабатывать новый план, в котором на этот раз у Армана точно не было бы плана «Б» и билета обратно.

«Это было сделано специально. Намеренно, для того чтобы я больше не был таким смазливым и не отвлекал своей рожей охранников от их службы. Чтобы на меня так не глазели, чтобы я никого не привлекал раньше времени и ублюдки охранники не пытались меня изнасиловать снова.

Метод и правда сработал. Меня начали шарахаться, так как мое лицо было обезображено, и первые две недели я не мог ничего есть, потому что через шрам тупо вываливалась еда. Я ослаб, я даже ходить не мог тогда и чувствовал себя овощем.

Эта сука Хамит распорол клинком мою бровь и всю мою щеку. Рану зашили только тогда, когда у меня началась лихорадка и я буквально подыхал от воспаления.

Тогда же по-тихому привели старого врача, и он штопал порез. Наживо. К сожалению, я был слишком диким и напуганным, чтобы выдержать такое без наркоза, потому один охранник фиксировал меня за горло, а еще двое держали руки и ноги, пока мне накладывали швы.

Я пищал и плакал, меня трясло от адской боли, отвращения и их жестокости.

Во мне сломалось тогда все: сострадание, жалость, мораль. Я чувствовал себя загнанным зверем, а не ребенком, а эти взрослые казались мне демонами».

Когда водитель выходит, я даже не сразу понимаю, что случилось. Мои охранники падают как подкошенные. Их расстреливают на месте.

Кажется, я кричу, все в каком-то дурмане. Я прихожу себя оттого, что мои руки быстро развязывают, и это делает Арман. Его черные глаза опасно сверкают, он с силой меня встряхивает, выбивая у меня нож.

— Еся, очнись! Приди в себя девочка, ну же!

Он достает меня из машины, буквально волоком вытаскивает и нее.

— А, не трогай!

Я трепыхаюсь, пытаюсь отбиться, а еще Арман вызывает у меня ужас в этой одежде и с этой черной бородой.

— Предатель! Ты меня отдал!

Колочу его по плечам, по груди, но это все не имеет смысла. Я слабая, растерянная, напуганная, и я не знаю, что делать в этом аду.