Книга Дикая Омега, страница 54 – Ленор Роузвуд

Слишком много.

Слишком хорошо.

Слишком близко.

Воздух становится густым, пропитанным жаром дыхания и рваными, сорванными звуками, которых я не хочу выдавать, но не могу сдержать. Каждое его движение — как толчок к краю. Меня трясёт, мышцы судорожно сжимаются, будто что-то внутри меня вот-вот порвётся от напряжения.

— Не сейчас, — шепчет Чума, голос хриплый, контролирующий. — Я ещё не закончил.

Я смешно, по-идиотски смеюсь — нервно, дико.

— Даже не знал, что всё это — ради тебя, Док.

Он наклоняется к моему уху, дыхание горячее, тёмное:

— Это не ради меня. Но ты закончишь тогда, когда я скажу.

И вот это… это врезается в меня сильнее, чем любое прикосновение. Его тон. Его власть. Способность сказать «нет» моему собственному телу. У меня всегда были проблемы с приказами, но сейчас… сейчас я почти хочу подчиниться.

Почти.

Он ускоряется, его дыхание сбивается, как будто он тоже близко. Слишком близко. Вся сцена сжимается в одну точку — его движущаяся рука, его голос, моё сердце, стучащее где-то на уровне горла.

— Пожалуйста… — вырывается у меня. Я даже не уверен, кто говорит — я или зверь во мне. — Блять, Чума…мне нужно…

Чума отвечает низким, рваным:

— Я знаю. И… — почти рычание, почти просьба — …ещё немного.

Его контроль срывается первым. Я чувствую это по тому, как дрожат мышцы у него на руке, как подрагивает дыхание. Он теряет ритм, и это — всё, что мне нужно.

— Сейчас, — выдыхает он. — Теперь. Давай.

И мир ломается.

Меня выбрасывает вперёд, как ударом. Я нето что не сдерживаюсь — я распадаюсь. Всё напряжение, вся боль, весь голод — всё рвётся наружу. Я слышу собственный голос, но он чужой, звериный. Спина выгибается дугой, мой член пульсирует в руке Чумы и я чувствую как собственная сперма заливает мой живот.

Чума следует за мной, тяжёлым, глухим звуком, будто сдерживал себя слишком долго. На секунду мы оба — просто два существа, потерявшие контроль. Я чувствую как его собственная сперма накрывает дополнительным слоем мою кожу и обе наши кончи смешались вместе.

Какое-то время мы оба молчим, а потом он первый отступает, медленно, методично. Его дыхание возвращается к норме быстрее моего. Ещё одно доказательство, какой он холоднокровный ублюдок.

Я ощущаю, как он убирает руку, как делает пару шагов назад. Нахожу в себе силы открыть глаза. Он уже собирает свою одежду в порядок — молнию, ремень, перчатку. Всё — так ровно, будто ничего не произошло.

Бросает мне полотенце — даже без взгляда, просто движение кистью. Я рефлекторно хватаю его и начинаю вытирать свой живот, избавляясь от не нужной влаги.

Когда я заканчиваю приводить себя в порядок, поднимаю взгляд — и Чума уже смотрит на меня. Непроницаемым, холодным, будто за маской, хотя она сейчас лежит на столе. Он снова полностью одет. Ремень застёгнут. Перчатки — на руках.

Без единой складки, без намёка на то, что минуту назад между нами… что-то было.

— Полегчало? — спрашивает ровно.

Я фыркаю.

— Как будто тебе не все равно, — огрызаюсь.

Чума лишь пожимает плечами — плавно, почти лениво, как будто обсуждает что-то до смешного обыденное.

— Ты никому не принесёшь пользы, если будешь ходить весь на взводе и думать не сможешь, — произносит он спокойно, почти устало. — Считай это… профилактикой.

Он поднимает полотенце, аккуратно за край, и с отвращением бросает в био-контейнер, будто это не его рук дело.