Книга Тихая пристань, страница 32 – Анна Рогачева

Холодный воздух ударил в лицо, обжигая легкие. Она на мгновение зажмурилась, прощаясь не с этой конурой, а с тем страхом, что в ней жил. Он не исчез. Он просто остался там, за порогом, как сброшенная старая шкура.

— Иди за мной, — шепотом скомандовала она, и они, трое теней, выскользнули в ночь.

Тропа, о которой говорила Акулина, и впрямь была «заговорной». Она начиналась не как дорога, а как едва заметная промоина за огородами, уходящая под низкие, раскидистые лапы елей. Лес встретил их мокрой, колючей темнотой и гулом, в котором сливались шум ветра, скрип деревьев и собственное громкое биение сердца. Акулина уже ждала, закутанная в темный платок, ее высокая худая фигура казалась продолжением ствола сосны.

— Живы, здоровы, — беззвучно выдохнула она, увидев их. — Ну, с Богом. Только помалкивать и слушаться. Под ноги смотреть, ветку не хрустнуть. До первых петухов я с вами, а там… — она запнулась, и в ее голосе, всегда таком уверенном, прозвучала трещина. — А там вам самим.

Они двинулись. Арина шла следом за Акулиной, держа за руку Машеньку. Петька замыкал шествие, обернувшись каждые несколько шагов, как его учили. Лес поглотил их.

Первые петухи прокричали где-то далеко-далеко, словно из другого мира. Они стояли на развилке: одна тропа уходила глубже в чащу, другая — едва заметная тропинка — петляла обратно, к полям.

Акулина остановилась. Рассветное небо, серое и слезливое, выхватывало из темноты ее лицо — усталое, осунувшееся, но непоколебимое.

— Здесь моя дорога кончается, голубки, — сказала она просто, снимая с плеча одну из котомок. — В этой — еще хлеба, сальца, да крупы немного. Берите.

Арина почувствовала, как что-то холодное и тяжелое сжимается у нее под сердцем.

— Ты… не идешь с нами?

— Не могу, — Акулина покачала головой, и ее глаза блеснули в полумраке. — Мне надо назад. К утру быть дома, будто я и не выходила. А то подумают — я вам в побеге споспешествовала. А так… — она хитро, по-старому, подмигнула, но в этом подмигивании была горечь. — А так я просто Акулина, которая ночью схватку слушала, да спать не могла. Ничего не знаю, никого не видела. И вам залог молчания, и себе — непричастность.

Арина поняла. Это была последняя, самая умная жертва. Акулина возвращалась в самое пекло, чтобы быть их глазами и ушами в деревне, чтобы отводить подозрения. Чтобы, если что, иметь возможность помочь издалека. Это был стратегический ход, стоивший ей не меньше, чем бегство.

— Спасибо, — выдохнула Арина, и этого слова было мало. Оно тонуло всыром лесном воздухе, не в силах выразить всю громаду долга.

— Не за что, — отмахнулась Акулина, но вдруг резко, по-матерински обняла ее, потом прижала к себе детей. — Слушайте мать. Она у вас умнее всех нас, вместе взятых. Петька, ты — мужчина, ты — опора. Машенька, ты — светик, ты — отрада. Не теряйтесь.

Она отступила на шаг, сурово вытерла ладонью глаза.

— Дорогу помните? До Сухого брода — по мху, все время под уклон. Перешли брод — ищите старую гать, через болотце. За болотцем — высокая сосна с обгорелым боком. От сосны — на восток, к восходу. Три дня хода до хутора Агафьиного. Воды в ручьях пейте. И… — она замолчала, глядя на Арину. — И силу свою береги. Не всякую тварь ею пугать стоит. Иную и вовсе лучше не замечать.

Она повернулась, чтобы уйти, но обернулась в последний раз.