Книга Брак по контракту со злодейкой, страница 23 – Ангелишь Кристалл

Отец, молчавший до этого с безупречным спокойствием, наконец заговорил:

— Решение моей дочери окончательно. И, как вы понимаете, поддержано всей семьёй Эйсхард.

— Вам стоило обсудить это раньше, — холодно бросила мать Луиджи. Её голос, с которого слетела вуаль светской обходительности, теперь звенел, как лёд, потрескавшийся под сапогом. — Мы приехали с надеждой на примирение. А вместо этого…

— …встретили откровенность, — мягко, почти сочувственно перебила её матушка, не поднимая тона. — Что, согласитесь, редкость в нашем кругу.

Повисло молчание — плотное, как падающая драпировка, заглушившая звуки и эмоции. Луиджи стиснул зубы. Для постороннего — жест почти незаметный. Но для нас — слишком ясный. Его мать тоже замерла, будто пыталась сообразить, какую маску надеть теперь. В её взгляде боролись обида, раздражение… и жалкие остатки достоинства, которое вот-вот окончательно смоет разочарование.

— Как прискорбно, — наконец выдохнула графиня Уинтерли, отставляя бокал с таким достоинством, будто в нём только что утонула последняя капля её терпения. — Но раз уж на то пошло, полагаю, нам стоит откланяться после ужина. Не хочется смущать хозяйку дома своим присутствием.

— Вам никто не препятствует, графиня, — спокойно отозвался отец, не потрудившись даже сделать паузу. Его тон оставался неизменным, как мрамор. — Но и не прогоняет. Ужин был приготовлен. Слуги постарались. А моя дочь — намерена соблюдать приличия.

— Я не говорила это для того, чтобы устраивать сцену, — я кивнула, удерживая спокойствие. В голосе у меня звучала не бравада — спокойная уверенность. — Просто пришло время перестать лгать и себе, и другим. Считайте это шагом… к взрослой жизни, — я перевела взгляд на Луиджи и впервыеза вечер позволила словам коснуться его напрямую: — Надеюсь, ты тоже сделаешь свой выбор. В первый раз — осознанно. И по собственной воле.

Он не ответил. Лицо осталось почти прежним — разве что исчезла маска. В его взгляде больше не было ни притворного очарования, ни попытки выглядеть благородным. Только тонкий, недобрый прищур и тихая злоба, обёрнутая в расчёт.

Мать Луиджи вновь взяла на себя управление разговором — голос её звучал уже не так плавно, как прежде, но в нём по-прежнему сквозило желание контролировать:

— Разумеется. Семейные вопросы… всегда непросты. Думаю, все мы заинтересованы хотя бы в сохранении видимости уважения.

— Уважение строится не на видимости, а на поступках, — ровно произнесла графиня Эйсхард, не дрогнув ни в слове. — Мы это знаем. И именно этому учим нашу дочь.

Словно по команде, слуги начали подавать первые блюда. Всё было безупречно: сервировка, запахи, изысканный подбор блюд. Но воздух оставался холодным. Не от температуры — от напряжения, стянутого между двумя семьями, как тонкая струна, способная оборваться от одного неловкого слова.

Я принялась за еду с внешним спокойствием. В движениях не дрожала ни рука, ни вилка. Будто всё шло по плану. И на самом деле — так и было.

Ужин закончился быстрее, чем кто-либо ожидал — и куда тише, чем опасались. Семейство Уинтерли, поняв, что терять здесь уже нечего, предпочло не затягивать своё пребывание и не позориться ещё больше. Они удалились с нарочитой учтивостью, за которой ясно чувствовалась сдержанная злоба и уязвлённое тщеславие.