Книга Покоренная Хвороком, страница 14 – Каллия Силвер

Наконец, он повернулся и аккуратно положил новый ошейник на низкий стол.

Выбор.

Это ошеломило её.

Сильвия сглотнула, не зная, что делать со сплетением эмоций в груди.

Тот факт, что он не снял рабский ошейник и не защёлкнул свой собственный без спроса… что остановился, задумался, показал ей его… значил что-то.

Но что?

Он снова повернулся к ней, неподвижный, как статуя.

Она не видела его лица. Не могла понять — он сердится? Ждёт? Думает? Его броня не выдавала ничего. Только одна рука оставалась открытой — синяя, чужая, пугающе живая. Этой рукой он уже касался её — волос, щеки. Странно нежно, словно пытался узнать её прикосновением.

Сильвия отвернулась.

Её взгляд упал на окно.

Звёзды. Так много звёзд. Где-то там — за бесконечностью тьмы — была Земля.

Дом.

Её родители. Друзья. Коллеги. Её жизнь.

Она прикусила нижнюю губу, чтобы не дрожала. Ошейник на шее вдруг ощущался тяжелее. Будто сжал её в ответ на мысли. Она хотела его снять. Навсегда. Но принять новый? Даже красивый?

Она не готова.

Звёзды поплыли в её взгляде, но слёзы не пролились. Пока нет.

Она выпрямилась. Подняла подбородок.

— Я тебе не принадлежу, — прошептала она, хотя знала, что он не поймёт.

Он не шелохнулся.

Она подошла к окну и села на узкую скамью под ним, обхватив себя руками.

Позади, на столе, ждал сверкающий ошейник.

Но сейчас она его игнорировала.

Потому что она ещё не готова выбирать.

И, по какой-то причине, он позволял ей подождать.

Она стояла перед ним, будто статуя, высеченная из самого упрямства.

Кихин не двигался. Пока нет. Он давным-давно понял — на сотне полей битвы, на сотне планет, пропитанных кровью, — что неподвижность куда сильнее грубой силы. И теперь, здесь, в тихой камере его корабля, он владел этой неподвижностью так же искусно, как любым оружием.

Голубые глаза человеческой девушки были широко раскрыты, но не метались и не отводили взгляд. Они фиксировались на ошейнике в его руке, затем — на нём, словно вызывая его объяснить, что всё это значит.

Ей это не нравилось. Это он видел отчётливо.

Текущий ошейник — рабский, наложенный работорговцами — грубо впивался в её кожу, созданный лишь для боли и подчинения. Он уродливо смотрелся на её мягкой, хрупкой шее. Даже сейчас, когда она стояла напряжённая, настороже, она всё равно оставалась самым мягким созданием, которое он видел во вселенной, полной клинков и плазмы.

Новый ошейник был другим. Преднамеренно.

Встроенные в чёрный сплав бледные камни ловили свет, пробивающийся из смотровой панели, и бросали по стенам мягкие голубые блики. Он выбрал его в инвентаре торговца-дуккара сразу же, как увидел. Не из-за красоты — хотя он и был красив, — а из-за того, что он символизировал.

Власть. Принадлежность. Защиту.

А теперь человек стоял перед ним, дыша прерывисто, с сжатой челюстью. Он видел, как мысли носятся за её яркими, как океан, глазами. Ярость, непонимание… и страх.

Но не ужас. Не тот, к которому он привык.

Он задумался, понимает ли она, как выглядит сейчас — босиком на гладком тёмном полу, волосы спутаны от напряжения, руки напряжены по бокам, кожа подрагивает от эмоций. Её присутствие пробуждало в нём что-то старое, глубокое, инстинктивное. То, что он не испытывал со времён гибели своего народа.

Он позволил тишине тянуться.

Хвороки всегда знали цену молчания. Слова были оружием более слабых рас. Молчание — это команда. Молчание — это вызов. Молчание разрушало стены быстрее, чем любая угроза.