Книга Безумные Альфы, страница 60 – Ленор Роузвуд

Я собираюсь. Глубоко вдохнув, решаюсь. Я не рассказывала это никому. Никогда. Но здесь, в ночной тишине его комнаты, под его мягкой рукой, я вдруг хочу.

— Я сделала это сама, — шепчу. — В тринадцать. До того, как меня поймали.

Губы дергаются в кривой усмешке.

— Большой пользы, конечно, не вышло. Но я слышала истории. От матери. От других омег, которые сумели сбежать. Знала, что клеймо делает меня лёгкой добычей. Узнаваемой. Не то чтобы запах не выдаёт… но…

Я провожу пальцами по грубой ткани ожога.

— Я не могла вынести мысли, что меня пометят, сделают собственностью. Что меня сведут к биологии. И… однажды ночью я нагрела железный прут. И поставила клеймо сама. На своих условиях.

Глаза закрываются сами. Память вспыхивает огнём, ярче, чем хотелось бы.

— Было больно. Так больно, как никогда ни до, ни после. Но это было и самым свободным моментом моей жизни.

Когда я снова смотрю на Призрака, его взгляд — не то что должен быть у альфы, услышавшей такое.

Нет осуждения. Нет жалости. Только понимание. Глубокое, до самого дна.

— Остальные в лагере были в ярости, — говорю я едва слышно. — Говорили, что я себя испортила. Что ни один альфа меня теперь не захочет.

Я пожимаю плечами.

— А мне было всё равно. Я знала, что альфы делают с омегами. Что они сделали с моей матерью. И я хотела иметь хоть каплю власти над своим телом.

Тишина накатывает. Я вдруг чувствую себя истощённой — будто вывернула душу наружу. Но рядом с ним это не страшно. Это… безопасно. Будто он действительно понимает.

Призрак поднимает руку. Медленно, отчётливо складывает слово:

С-М-Е-Л-А-Я.

Из меня вырывается смех — настоящий, невольный, хрупкий.

— Не думаю, — качаю я головой. — Я была просто… напуганной. Злой. Отчаянной.

Призрак резко мотает головой.

Уверенно. Несогласный.

И тогда в груди разливается что-то тёплое, настолько непривычное, что я едва узнаю чувство. Так давно никто не видел во мне ничего, кроме проблемы. Груза. Товара.

Но Призрак…

Он видит меня.

Действительно видит.

— Спасибо, — шепчу я, голос дрожит от эмоций.

— За то, что слушаешь. За то, что понимаешь. Я… никогда раньше никому этого не рассказывала.

Призрак кивает, его глаза смягчаются.Медленно, заранее показывая каждое движение, будто боится спугнуть меня, он тянется и берёт мою руку в свою. Его ладонь огромна по сравнению с моей — грубая, мозолистая, но его прикосновение удивительно бережное. Он подносит наши сцепленные пальцы к своей груди, прямо к сердцу.

Этот жест говорит сам за себя.

Даже без слов.

Я не одна.

Больше никогда не одна.

Дыхание у меня перехватывает, внутри что-то тихо и тёплое вспыхивает. Это не пламя, не всепоглощающая буря инстинктов — нет. Это что-то мягкое, устойчивое, почти спокойное. Тепло, от которого хочется приблизиться ещё больше, почувствовать его заботу не только в руках и взгляде, но и в самой атмосфере рядом с ним.

Я медленно беру его руку в свою — не притягивая к себе, не вынуждая, а лишь направляя, чтобы он почувствовал: прикосновение не повод для угрозы. Моя ладонь ложится поверх его, мягко удерживая, позволяя ему самому решить, останется ли он рядом.

Его пальцы дрожат.

Он весь напряжённый, будто любое неверное движение может разрушить что-то хрупкое между нами.

— Ты когда-нибудь… был близок с омегой? — шепчу я едва слышно, не от поиска ответа, а от желания понять его.