Книга Проклятая попаданка серебряной совы, страница 72 – Нана Кас, Мари Кир

Механизм взрывается светом. Но свет не белый и не золотой, а цвет распада. Цвет небытия. Он не собирает, не ткёт. Он рвёт. Он кромсает. Я/мы чувствуем, как хрупкая душа Алисии, её страх, её наивные мечты, её маленькая, несчастная жизнь — всё это рвётся на клочья, поглощается ненасытной чернотой. Она не кричит. Её тело становится пустым и падает на пол. А мы стоим над ним. И в наших глазах всепоглощающая, бешеная ярость обманутой надежды.

Видение исчезает. А я стою, опершись о кресло, и вся дрожу, как в лихорадке, с вкусом меди и пепла во рту. Это кощунство.Надругательство над самой жизнью, совершённое не из злобы, а из искажённой, изувеченной любви. Взрыв магии и отчаяния, уничтожающий одну душу в тщетной попытке воскресить другую.

Осматриваюсь и замечаю, что Киллиан далеко в стороне сидит на полу, словно что-то отшвырнуло его. Он в сознании, но слегка дезориентирован, постепенно приходит в себя.

Не понимаю, зачем тень показала мне фрагмент своих воспоминаний. Или это остаток разума Киллиана хочет мне что-то сказать и отгородить от грядущего конца?

Я смотрю на слившихся сломленного гения и древнего голодного духа и вижу самую страшную трагедию из всех возможных. Он и палач, и самая изощрённая жертва. В его тюрьме нет ни окон, ни дверей, только стены из воспоминаний и скрежет безумия в качестве надзирателя.

Охваченный ужасом разум отказывается мыслить логически. Единственная мысль, пульсирующая в такт бешеному сердцебиению, — бежать. Отвернуться от чудовища, от этой комнаты, где воздух стал ядовитым, от льющейся сквозь него ненависти. Я отскакиваю к стене, спиной нащупывая резную панель двери. Пальцы скользят по холодной латунной ручке, впиваются в неё, проворачивая.

Дверь не поддаётся. Заперто. Не просто защёлкнута, а будто вросла в косяк, став продолжением каменной стены. Под моей ладонью древесина не неподвижна и леденит кожу, излучая слабое, зловещее вибрационное поле. Магия. Или воля тени, что уже считает комнату своей неоспоримой собственностью, а меня — пойманной дичью.

— Не трать силы, — звучит двойной голос. Он уже пришёл в себя и растягивает губы Киллиана в гримасе, которую нельзя назвать улыбкой. В ней нет радости, лишь хищное предвкушение. — Двери заперты. Ты здесь. С нами. Ты последний ингредиент. Ключ, который отопрёт дверь для Елены.

Он делает медленный, размеренный шаг. Тень клубится вокруг него, тянется к полу, к стенам, плетя невидимую паутину, сужая круг. Мой взгляд мечется по комнате, выискивая хоть какую-то щель. И внимание привлекает противоположная стеклянная дверь, ведущая на узкий балкон. За окнами непроглядная ночь.

Трясясь от страха, я повинуюсь слепому инстинкту, я бросаюсь к ней. Позади раздаётся приглушённый, шипящий рык раздражённого хищника. Моя рука находит железную задвижку. Она поддаётся с сухим скрежетом, и ледяной воздух врывается в комнату, пахнущий мокрой землёй. Я вылетаю на балкон, и настоящий живой ветер хлещет мне в лицо, забирается под платье.

Я инстинктивно хватаюсь за холодную каменную балюстраду. Высоко. Внизу, в непроглядной черноте, угадываются очертания кустов, дорожка, усыпанная гравием. Три, может, четыре метра. Достаточно, чтобы сломать ноги или шею. Но лучше разбиться о землю, ощутить хруст собственных костей, чем позволить тьме коснуться меня и стереть то, чем я являюсь, и использовать как топливо для своего больного воскрешения.