Книга Проклятая попаданка серебряной совы, страница 60 – Нана Кас, Мари Кир

— Да, — он оживляется, его рука тянется через стол. — Именно. И ты сказала…

Он продолжает делиться воспоминаниями, и я киваю, ловя обрывки чужого прошлого. Восторг в его голосе не утихает, он говорит о мелочах, о словах, о взглядах, и с каждой деталью мне становится всё тяжелее.

В какой-то момент, когда мы уже выходим из ресторана, порыв ветра срывает с меня капор. Прежде чем я успеваю сообразить что-либо, его пальцы ловят ткань, а затем, нежно и быстро, поправляют выбившуюся прядь моих волос.

Прикосновение обжигает, и я отскакиваю назад с невольным, резким движением. Его рука замирает в воздухе, а на лице мгновенно появляется растерянность, словно он только что очнулся от сна.

— Прости, — быстро говорю я, чувствуя жар стыда на щеках. Облажалась. — Я… не ожидала.

— Это я прошу прощения, — он опускает руку, и тень снова ложится на его лицо. — Я забыл себя.

Обратная дорога проходит в полном молчании. Идиллия рассеялась. Он смотрит в окно, а я чувствую тревогу, хотя не сделала ничего плохого. Я просто не та, чьё прикосновение он жаждет.

Экипаж останавливается у особняка. Сумерки уже сгущаются, окрашивая небо в сиреневые тона. Мы расходимся в разные стороны у парадной лестницы: он к себе в кабинет, я наверх, в свои покои.

Проходит несколько часов, прежде чем меня находит Виктор в гостиной перед камином. Его фигура отбрасывает большую тень в коридор. На нём всё тот же мундир, будто он даже спит, не снимая его.

— Ну как, — произносит он без предисловий, — ваша идиллическая прогулка?

Его тон язвительный, но за ним сквозит хищная настороженность. Он входит в комнату, останавливается напротив камина, скрестив руки на груди, и смотрит испытующим, лишённым всякой теплоты взглядом.

— Всё было… нормально, — осторожно начинаю я, откладывая книгу. — Мы пообедали. Поговорили.

— О чём?

Я пожимаю плечами, стараясь выглядеть безразличной.

— О погоде. О городе. Он вспоминал… прошлые поездки.

— Какие именно? — Виктор пристально смотрит на меня.

Мне приходится рассказать. О весеннем поле, о сорванной шляпе, об озере. Я говорю сбивчиво, чувствуя себя предательницей, выдающей чужую тайну. А дохожу до эпизода с прядью волос, я вижу, как его челюсть сжимается.

— Я не специально, — оправдываюсь я, хотя не понимаю зачем. — Он застал меня врасплох. Я просто… вздрогнула.

— Дело не в этом, — устало отмахивается он и поворачивается к огню. — Я наблюдал за вами сегодня. Когда вы возвращались. Я видел, как он смотрел на тебя. И как ты отшатнулась.

Он замолкает, и в тишине слышно лишь потрескивание поленьев.

— Весь день я ловлю себя на мысли, — продолжает он тихо, почти для себя. — Я был так уверен… Когда ты очнулась после обморока, я подумал: неужели и правда Елена. — Он произносит её имя с такой горькой нежностью, что у меня замирает сердце. — Как и Киллиан, решив пустить всё по обычному сценарию, я искал сестру в Алисии все эти дни. Присматривался к каждому твоему жесту, вслушивался в интонации. — Виктор оборачивается ко мне и смотрит в глаза со вселенской печалью. — Но ты не она. Вы абсолютно разные. Она… — он ищет слова, глядя куда-то поверх моей головы. — Когда она входила в комнату, казалось, сама атмосфера становилась мягче, светлее. Елена могла часами сидеть с книгой у окна, и этого было достаточно, чтобы в доме воцарялся покой. Даже его безумные идеи… Она не просто верила в них. Она видела в них красоту. Говорила, что его чертежи похожи на ноты незнакомой симфонии.