Книга Проклятая попаданка серебряной совы, страница 38 – Нана Кас, Мари Кир

В его тоне сквозит отчаянная озабоченность. Тревога за меня? За Киллиана? За благополучие рода Крыловых? Или же это страх за какие-то их собственные, скрытые планы, которые я своей глупостью могу ненароком разрушить?

— Я поняла.

Он слегка наклоняет голову, принимая мой ответ, и убирает злополучный кулон в карман мундира. Затем, не произнеся больше ни слова, скрывается в освещённом зале.

Холодный воздух на балконе приносит долгожданное облегчение после духоты бального зала. В ушах всё ещё звенит от навязчивых мелодий оркестра, а в глазах рябит от обилия сверкающих нарядов. Но здесь, в полумраке, под холодным звёздным небом, я могу перевести дух.

Слова Виктора, его неверие отпечатались в сознании чёткими буквами. Он видит во мне расчётливую обманщицу, играющую в опасные игры. Всё, чего я добилась за эти дни, — шаткое доверие, попытка понять правила этого мира — рассыпается в прах за один вечер.

Отчаяние сжимает горло тугой петлёй.

Что мне делать? Как доказать им, что я не та, кем они меня считают? Как вырваться из этой паутины чужих секретов и подозрений? Рассказать правду?

Нервы напряжены до предела. Нужно уйти от этих осуждающих взглядов, от этого гулкого многоголосия. Я делаю шаг к резной балюстраде, опираюсь на холодный камень и смотрю вниз. Лунный свет слабо освежает засыпанную гравием площадку, а за ней угадываются тёмные силуэты кустов. И мой взгляд замечает едва видимую в полумраке узкую чугунную, вьющуюся по вниз. словно приглашает, манит обещанием уединения.

Не раздумывая, я накидываю капюшон шали на голову и начинаю спускаться. Ступеньки скрипят под ногами, но этот звук тонет в доносящейся из зала музыке. Воздух щиплет кожу, он трезвит, прогоняя остатки паники. Внизу оказывается небольшая мощёная дорожка, ведущая вглубь сада.

Я иду почти наугад, подчиняясь смутному внутреннему импульсу. Дорожка извивается между голыми ветвями кустарников и выводит меня к невысокому зданию из стекла и кованого металла. Оранжерея. Та самая, о которой с придыханием упоминал Давид. «Ваши любимые белые розы…»

Меня охватывает волна острого отвращения при одном воспоминании о его голосе. Но любопытство оказывается сильнее. Массивная дверь поддаётся с тихим скрипом, и я замираю на пороге, поражённая открывшимся зрелищем.

Внутри тепло и влажно, пахнет землёй, прелыми листьями и пьянящим ароматом цветов. Сводчатые стены и потолок из стекла пропускают лунный свет, окрашивая всё вокруг в таинственные серебристо-зелёные тона. Причудливые тени от листьев пальм и папоротников рисуют на дорожках замысловатые узоры. Тишину нарушает тихое потрескивание где-то в углу печки-буржуйки и редкие капли влаги, падающие с листьев.

Цветов здесь несметное количество. Орхидеи причудливой формы, свисающие с веток, словно экзотические бабочки. Кусты гортензий с тяжёлыми шапками соцветий. Целые арки, усыпанные розами. Алые, кремовые, нежно-розовые. И те самые, белоснежные, о которых говорил Давид. Их совершенство заставляют забыть о навязчивом поклоннике. Я медленно иду по гравийной дорожке, протягиваю руку и касаюсь прохладного, бархатистого лепестка, нежного, как шёлк.

Восхищение природной красотой на мгновение вытесняет весь ужас моего положения. Здесь, среди этой тихой, дышащей жизни, я чувствую себя почти спокойно. Вспоминается мамина теплица и дом, наполненный комнатными цветами.