Книга Проклятая попаданка серебряной совы, страница 35 – Нана Кас, Мари Кир

— Мои предпочтения неизменны, ваше сиятельство, — парирует Киллиан. Его бархатный голос с хрипотцой звучит тихо, но с такой чёткостью, что перекрывает гул зала и ликующие переливы струнного оркестра, заполнив собой пространство между ними непроницаемой стеной. — Я ценю подлинность. В книгах, как, впрочем, и в людях. Всё остальное — лишь суетная мишура, не стоящая внимания.

Давид фыркает, пренебрежительно взмахивая рукой с тяжёлым перстнем, блеснувшим в свете люстр. Его улыбка на мгновение дрогнула, обнажая раздражение. Он снова смотрит на меня, холодный взгляд становится настойчивым и липким, как у осенней мухи, которую невозможно отогнать.

— Алисия, вы просто обязаны разрешить мне возобновить наши беседы, — настаивает он, переходя на сладкий, заговорщический тон. Он наклоняется чуть ближе, и я чувствую терпкий аромат парфюма, смешанный с вином. — Ваш острый ум, ваша проницательность… Поверьте, я буквально изнывал от скуки. Может, завтра, во время утренней прогулки?

Он пытается поймать меня на слове, апеллируя к общему прошлому, которого для меня не существует. Каждое его слово и слащавый взгляд вызывают во мне приступ глухого раздражения, граничащего с тошнотой.

— Я ещё не оправилась окончательно, ваше сиятельство, — отвечаю я, намеренно глядя куда-то мимо его плеча, в толпу, где мелькают безликие маски светского общества. Мне приходится с силой сглотнуть комок в горле. — Доктор настоятельно предписал покой и рекомендовал оставаться в кругу… близких людей.

Я сделала небольшое ударение на последних словах, позволяя взгляду скользнуть по фигурам Киллиана и Виктора. Последний, уловив мой намёк, делает почти незаметный шаг вперёд, и его тень ложится на меня, словно живой щит.

Давид отступает, заметив манёвр офицера.

— Как жаль, — князь издаёт преувеличенно скорбный вздох, но в его холодных голубых глазах мелькает искорка неподдельного раздражения. Он вынимает из кармана фрака часовой медальон и нервно щёлкает крышкой. — Надеюсь, этолишь временные меры предосторожности. Без вашего сияния, дорогая Алисия, моё имение стало таким… тусклым и безрадостным.

В этот момент его блуждающий взгляд, скользивший по моей фигуре с оценкой коллекционера, замирает на тонкой золотой цепочке, которую Марфа, ворча о необходимости «хоть какого-то лоска», надела на меня утром. На ней висит маленький изящный кулон в виде лилии.

— Ах, вы надели его, — шепчет он со слащавым умилением. — Мой скромный подарок всё же пришёлся вам по вкусу. Я несказанно рад. Это украшение… Оно всегда было моим личным талисманом.

Ледяная волна прокатывается по телу, выжигая всё внутри.

Этот кулон… Он был от него? На страницах дневника Алисии не было ни слова о подарках, и уж тем более о чём-то настолько личном, на что он сейчас так нагло намекал!

Кровь с грохотом отхлынула от лица, кожа леденеет. По спине бегут мурашки, и я бросаю взгляд на Киллиана, ища хоть какого-то объяснения, поддержки, чего угодно.

Он тоже смотрит на кулон. Его рука, лежавшая на рукояти трости, сжимается так, что костяшки пальцев белеют. Тень в глубине его глаз сгущается, становится осязаемой, тяжёлой, как свинец. Взглядом он проходится по мне, без вопросов, безмолвным приговором. И что-то ещё… Но он тут же прячется за непробиваемой стеной отчуждения.