Онлайн книга «Возвращение»
|
Вот и сейчас… В темной избе лицо боярышни вдруг засияло так, что смотреть стало страшно. Обожгло, впечаталось в память, в сердце, глаза закрой, так ее и увидишь, словно на изнанке век ее лик выведен! Какие у нее глаза? Губы? Да Михайла бы и век на то не ответил! Смотрел бы и смотрел. И лучше ему ничего не надо… Красивая? А он и того не знает. Потому что она не красивая. Она – единственная в мире. Вот такая, как есть. Устинья Алексеевна Заболоцкая. * * * Не был никогда Фёдор особенно любезен с девушками. Вот в гостях у Истермана, у лембергцев, там ему полегче было. Там девки другие, они и посмеяться могут, и с мужчинами рядом сидят, и платья у них другие. Не такие балахоны! А боярышни… О чем с ними говорить-то надобно? Стоит кукла глупая, разодетая, разнаряженная в сорок пять одежек, вся набеленная-нарумяненная. Там и не поймешь, то ли человек перед тобой, то ли чучело какое! Глазами хлопает, а двух слов связать и не может. Чужеземных языков не ведает, беседы поддержать не умеет. А мать и дядюшка еще и в уши шепчут, мол, бабе ум не надобен. Бабы для другого нужны! Как же! Матушке про то бы и сказали! Мол, не надобен тебе ум, баба, обойдешься. Но было и нечто такое… Не мог Фёдор забыть ту девушку, которая его вылечила. Не мог. Закрывал глаза – и ее видел. Словно светлый образ. И сейчас… она?! Мнилось – сразу узнает, как встретит. Но смотрит – и понять не может. Та? Другая? Тонкие брови поднялись, в серых глазах изумление мелькнуло. А потом маленькая рука уверенно взяла у него тряпку, еще раз прошлась по лицу, стирая остатки краски. И Устинья пристально вгляделась в царевича. – Не бывал ты в нашем доме, царевич. Прости, коли где встречались, а я и не помню? Фёдор даже пошатнулся, так горько ударило разочарование. Не она?! А так похожа… * * * Чего Устинье стоило говорить спокойно? Она и сама не знала. Внутри все горело, корчилось, серым пеплом осыпалось. Я!!! Я, та самая ненужная, нелюбимая, ненавистная жена, та самая, которую ты упрячешь в монастырь, а потом приговоришь к смерти по ложному обвинению. Я! Та самая, которая спасла тебе жизнь, хоть и не желала этого! Я! Как же я тебя ненавижу!!! Но это было внутри. А вовне Устинья смотрела ровно и разговаривала любезно. Оно понятно, боярышне смущаться положено, краснеть и молчать, да только поздно уже овцу из себя изображать. Не поверит никто. Овцы по ярмаркам не бегают, за няньку в бой не кидаются, так не командуют. Поздно. Надо быть разумной и спокойной. И такое ведь бывает. – Не бывал я в вашем доме, боярышня. Ноприду обязательно. И так это было сказано… С обещанием. Мрачным, тяжелым. Словно камень на могилку положили. Данила Захарьин тут же рядом оказался, братец царицын, зажурчал, как в нужнике: – Что ж ты, Феденька, честную девушку пугаешь? Смотри, стоит ни жива ни мертва. Успокой, скажи, что не гневаешься ты на нее… И взгляд на Устинью. Скажи хоть что-то, не молчи! – Не виноватая я перед тобой, царевич, – подтвердила Устя. И это было чистой правдой. – Прости, коли в чем обидела, только скажи, в чем моя вина. Фёдор выдохнул. Красная пелена, которая застилала глаза, рассеивалась. А и правда, в чем виновата девушка? В своем сходстве? В том, что НЕ ТА?! Ничего, найдет он свою жар-птицу. А эта… пусть ее, чего гневаться? Данила Захарьин дух перевел. |