Онлайн книга «Возвращение»
|
– Да ты не гни спину, красавица. Фёдор молчал, и Данила Захарьин привычно взял разговор на себя. И то, не привык племянник с девушками говорить. Холопок на сеновал таскал, было такое. А вот чтобы с боярышнями… несподручно ему. И причина на то есть, но сейчас не ко времени о ней думать. – Не гневаемся мы на тебя, все ты правильно сделала. Устя послушно разогнулась. Боярин даже отступил на шаг, и девушка сообразила. Конечно, Аксинья-то лицо утерла, а вот она так и стоит чумичкой. А и ладно, пусть пока. – Сама я на себя гневаюсь, боярин. Мне хотелось рябины на варенье купить, вот и уговорила я няню со мной на ярмарку сходить. А тут такое несчастье! Когда б не ваша помощь, я б и сделать ничего не смогла. – Впредь тебе наука будет, – согласился Данила, который поневоле привык разговаривать с женщинами. С такой-то сестрой, как у него! Ее поди не послушай! Голову откусит, что тот трехглавый змей! – Так куда кучеру ехать прикажешь? – Заболоцкие мы, – созналась Устя. – Боярышня Устинья Алексеевна я, боярин. А брат мой Илюшка государю нашему служит верно. – Илюшка Заболоцкий твой брат? Знаю я его! – Брат сейчас в имение укатил с отцом. А я вот… дура я, боярин. По прихоти своей глупой и сама в беду попала, и нянюшке вот плохо. На няньку боярину было плевать. А вот интерес племянника он заметил. Потомуи разговор поддержать решил: – Фёдор Иванович, когда позволишь, я распоряжусь? Пусть колымагу пригонят? – Распорядись, – согласился Фёдор. Данила шагнул назад, говоря что-то слугам, а Фёдор, наоборот, сделал шаг вперед, оказавшись почти рядом с Устей. Сильно закружилась голова. До тошноты, до боли. Ногти впились в ладони, под сердцем полыхнул черный огонь. Ты!!! Ты, гадина, меня отправил на смерть! Ты меня предал! ТЫ!!! Как это – пытаться справиться с сухим черным огнем, который разгорается все сильнее под сердцем, который пожирает тебя, набирает силу? Устя едва сдерживалась. А Фёдор Иванович сделал то, чего и от себя не ожидал. Взял у второй девушки, которую едва и заметил, тряпку, намочил ее – и провел по лицу Устиньи, убирая грязь, мел, краску. Так и замер, глядя в серые глаза. – Ты?! * * * Любовь? Ха, вы это кому другому расскажите! К своим осьмнадцати годам перевалял Михайла по сеновалам жуткое число баб и девок. Первая у него в четырнадцать и случилась, вскоре после бегства его со скоморохами. С тех пор его и подхватило, и понесло. И крестьянки, и горожанки, и купчихи, и боярыни – кого у него только не перебывало! Кто только слезами по зеленоглазому парню не уливался! А что? Лицо смазливое, руки сильные и ласковые, речи сладкие – чего еще бабе надо? А и принесет зеленоглазого ребенка в подоле, так Михайле-то что с того? Не его печаль! А тут… Вроде бы изба полутемная, бабка на лавке лежит, та девка, которой он мошну скинул, рядом с ней стоит. Вторая разговаривает. Какая она? Та, которая говорит? Да обычная, наверное. Под краской размазанной и не поймешь. Фигурка такая… аппетитная, словно яблочко наливное, коса толстенная, ну так что же? А вот заговорила она – и Михайла вслушался, сам того не желая. Что такого в ее голосе? Не поймешь, а ведь слушал бы и слушал… А когда царевич руку протянул… Бывает такое. Как удар, как гром тебя поразил, и остаешься ты лежать навзничь. Было такое с Михайлой. Когда гроза их со скоморохами в чистом поле застигла и неподалеку в дерево молния ударила. Они тогда сколько-то времени все неподвижно пролежали и потом были словно шальные. |