Онлайн книга «Возвращение»
|
Может, приедет кто. Случай – он разный бывает, иногда с бабой надобно так встретиться, чтобы о том не знал никто… Ярыжки кивали. Эти доводы и им понятны были. Есть у человека деньги? Прикупил он домик. Авось не прокиснет, не молоко. А чтоб уж вовсе дом пустой не стоял, пользуется им то так, то этак… бывает! А вот что в нем боярина убили… Видел что? Слышал? Сосед только головой покачал. Участок-то, считай, в начале переулка находится, большая улица рядом. Собака – и та уж ни на кого не брешет. Разве кто на подворье полезет, тогда порвет. Но молча. Смотреть, кто уехал, кто приехал, да когда? Некогда! В том и дело, что некогда, неохота, своих дел хватает. Было б что интересное, к примеру, царь бы приехал – не упустят. А просто так? Один человек приехал, второй пришел, потом лошадь пропала куда-то, а второй… да тоже ушел, наверное. Когда б не Хватайка, кобель паршивый, и не поинтересовался бы никто, пролежал бы боярин до весны. Ярыжки это отлично понимали, и было им грустно. Расследовать такое никто не умел. Увы – висяк [53]. Ох, что начальство скажет! Жуть, что скажет. Уцелеть бы! * * * Дарёна Аксинью отчитывала – только пух летел во все стороны. – Да в уме ли ты, девка?! К первому попавшемуся бегать? Думаешь, нужна ты ему?! – Твое какое дело, старая?! – привычно отругивалась Ксюха. – А чье ж еще? На моих руках выросли, я вас и люблю, как родных. И я тебе так скажу: когда баба на сеновал до свадьбы бегает, свадьбе и не быть! – Я с ним не… он не… целовались мы только! – И то получше будет! Ты ж дочь боярская, кто тебя за него замуж отдаст? – Мишенька сказал, поженимся, как сможем. Отцу в ноги кинемся – простит. – Может, и простит. А жить где будете? – Мишенька у царевича ближник. – Так не у царя же! Что там ему Фёдор даст? Денег немного? Ни вотчины, ни состояния так не сколотишь, на побегушках-то. – Он справится. И ни малейшего сомнения в голосе. Дура влюбленная, незамутненная. На Устиной памяти таких много было. Сколько их Михайла растоптал? Бог весть. Ей и считать не хотелось, десятки и сотни. И все свято в нем уверены были. Он же не такой, он же любит, не бросит, не подставит… И то верно. Не такой. Гораздо хуже. Но Устя ничего сестре не сказала, понимала, что только хуже будет. Вместо этого… – Нянюшка, ты бы короб с лекарствами взяла, да сходили, пока лекарь не придет. И Аксинья на свое «счастье» посмотрела бы, успокоилась, и ты за ней приглядишь. И то… парень пострадал, помощь ему всяко надобна. Дарёна посмотрела на одну боярышню, на вторую… – Пойдем, Аксинья. А ты, Устя, тут сиди. – Да, няня. Усте и не хотелось никуда. Она вот брата дождется, поговорит с ним, потомс отцом они поговорят. Но это уж завтра, не раньше. Может, спать лечь? Пойти помолиться, да и на боковую? Так Устя и сделала. Жаль, спокойного сна не получилось. Вновь и вновь выплывали ненавистные зеленые глаза, усмехались алые губы… – Иди ко мне, Устиньюшка. Не упрямься. Может, и уйдешь ты завтра к другому, но с моими поцелуями на губах гореть будешь! Лучше и вовсе не спать, чем так-то… тьфу, гад! * * * Боярин Алексей Михайлу самолично отпаивал. Лучшего вина не пожалел… – Когда б не ты, Михайла… поджигать они шли. И масло у них было земляное, и трут, и огниво. Поджигать. Промедлили бы – все б вспыхнуло. Михайла только руками развел: |