Онлайн книга «Выбор»
|
– Не надобно мне такое. И ты не надобен. – Думаешь, с Фёдором лучше будет? – Нет. – Устинья ни себе, ни Михайле врать не стала. – Умру я с ним. – Так что ж тогда?! – Иди себе, Михайла. Иди. Ты ни о ком, окромя себя, не задумывался, так я подумаю. Родные у меня, близкие… Их ради чего я бросить должна? Михайла даже рот открыл. Родные, близкие – да кого этаерунда интересовать должна? Он Устинье про любовь свою, про чувства, про сердце, огнем в груди горящее, а она ему… про родных? Он и про своих-то забыл, а уж про чужих думать и вовсе голова заболит. – Ничего им Фёдор не сделает. – Да неужто? Сам ты в слова свои не веришь. Не верил. Но тут же главное, чтобы Устя верила? А она тоже смотрит так, как будто заранее знает, и что врет Михайла, и где он врет… – А как убьет он тебя? – И такое быть может. – На бойню пойдешь, коровой бессмысленной? – Тебе что надобно-то, Михайла? Отказ? Получил ты его, ну так успокойся! – Смотри, боярышня, не пожалеть бы потом. – Не тревожь меня больше попусту, Ижорский. Для меня что ты, что Фёдор – какая разница, что рядом с прорубью на льду стоит, все одно – тонуть придется. Михайла и оскорбиться не успел, как Устя развернулась, только коса в дверях и мелькнула. – Ну погоди ж ты у меня! Попомню я тебе еще разговор этот! Его?! И с Фёдором малахольным сравнить?! Да как у нее язык-то повернулся?! Бабы!!! * * * И второй день гуляла свадьба, весело гуляла, с душой… А на третий день, как поехал Илья к родителям жены на блины, во двор боярин Раенский явился. Платон Митрофанович. Поклонился хозяину честь по чести, ответный поклон получил, об Устинье разговор завел. Устя тоже пришла, башмачок, жемчугом шитый, примерила. Чуточку великоват оказался, нога в нем болталась даже. Боярин на нее покосился неласково: – Поздорову ли, Устинья Алексеевна? – Благодарствую, боярин. Никогда не болею я. – Хорошо. Фёдор третий день сам не свой, матушка его приболела… – Царица Любава? – Она… – Ох, боярин! Может, помочь чем надобно? Тревожилась Устинья искренне. Мало ли что… Да нет! Не за свекровку переживала она! Та и помрет – не жалко, пусть помирает хоть каждые три дня, не чуяла Устинья, что простить ее может. И лечить ее не взялась бы. А вот когда заразное что окажется да отбор отменят, ой как не ко времени оно будет. Или Фёдор решит у матери посидеть заместо дела. А как она тогда в палаты государевы попадет? Боря на нее рассчитывает! Нужна она государю! Любимому мужчине нужна, вот что важно-то! Боярин мыслей Устиных не знал, поглядел на лицо встревоженное да и отозвался уже мирно: – Возраст, боярышня, никакими пиявками да припарками не полечишь. Немолода уж Любава, оттого и хворает, но сказала она сыну, что длянее его радость – лучшее из лекарств. – Давно ли царица занедужила? – Да уж… дня четыре или пять даже… – посчитал по пальцам боярин. Устя губу прикусила, поклонилась. Вышла, дверь за собой прикрыла, задумалась. Царица? Ох, получается, занедужила она, как Борис от удавки избавился. Может такое быть али нет, мерещится все Устинье, ненависть ей глаза застит? А боярина Данилу убили… за что? Подумала Устя да и к прабабке поспешила. Кое-что они еще сделать могут. * * * На подворье бояр Захарьиных грустно было, темно, траурно. Окна черным занавешены, шума-гама не слышно веселого, царский управляющий распоряжается покамест. Пока наследников не нашлось, али царь кому своей волей выморочное имущество не отдал. Понятно, есть государыня, есть Фёдор Иоаннович, но все ж они не Захарьины уже, да и к чему им тот дом? К чему имение? Ежели они из царской семьи, им только пальчиком взмахнуть, пожелать только – и все им будет. |