Онлайн книга «Выбор»
|
Это ж вода обычная. Ее должен выпить человек, на которого ту воду заговаривали, тогда действовать будет. И то – незаметно. А все остальные пусть хоть пьют, хоть льют… Все ж обычно. Девушка царевичу в любви призналась, царевичу плохо стало – что такого? С Фёдором припадки случались. С детства. А вот что дальше делать? Не подходит им боярышня Устинья, никак не подходит. На нее порча не действует, кровь, наверное, сработала. И наговоры не действуют. И зелья она не пьет, и подлить ей… убить-то боярышню можно, да что потом с Федькой делать? А не убивать… Была б она тихая да скромная, сидела б ровненько – подошла бы в жены царевичу. А такая – нет. Слишком уж она умна, слишком сильна. И Фёдора запытает, и что ей не надобно знать выспросит, и что еще потом с этим знанием утворит? Слишком уж оно… неприятное. Такое и подушке-то не доверишь! Да что там! Перед смертью, на исповеди промолчишь! Не то за оградой кладбища похоронят и отпевать не станут. Такие грехи не прощают. Не на Платоне они, конечно… не все. А только с того не намного легче. С грустными мыслями боярин в покои свои зашел, а там Варвара ждет. Молчать жестом попросила, за руку взяла, в спальню провела. Лежит боярышня, рыжая коса до пола спадает. Платон аж глазами своим не поверил, уж потом пригляделся. Не Устинья это. Аксинья. Боярин от удивления рот открыл, да сказать не успел ничего, жена его обратно вытащила. В крестовую завела, дверь закрыла крепко. – Платоша, поговорить нам надобно. Ой, напрасно боярыню Варвару недооценивали. Честолюбива она была не менее Любавы,и характер у нее был иным богатырям на зависть. Где может – проломится, где не сможет, там извернется, выползет, ужалит, еще чего придумает… Платон свою жену не просто так уважал. Боярыня тихая-тихая, а такое ей в голову приходило, что к Платону и заглянуть не могло. Откуда бы? А Варвара и придумывала разное, и в людях хорошо разбиралась, и подсказать могла. Тихая она – тихая, да ведь и гадюки тоже тихие. А как цапнут, так гроб и готовь. А тихие, неприметные, спокойные… Люди ее частенько всерьез не принимали, считали тенью Платона, говорили при боярыне разное. А она все запоминала, да не просто так – она потом все вспомнить могла, в дело пустить… Но Аксинья Заболоцкая? Не ожидал он такого от жены! – Варенька? – Платоша, скажи мне, царевича от Устиньи оторвать никак не получится? – Покамест не получалось. – А ежели вместо нее Аксинья будет? Понимаю, не она Фёдору люба, но ведь пропадает девка! А она глупенькая, податливая, ее обработать – дело минутное! Подумай – сама пришла, спать тут легла, часа два мне в юбку плакалась… – Случилось у нее что? – Пф-ф-ф-ф! Горе горькое. Она в Ижорского влюблена, аж пищит. – Романа?! – Да что ты! Этот, хлыст зеленоглазый, коий за Феденькой хвостиком таскается да на подачки царские ладится. – А-а… Романа Феоктистовича Ижорского, ныне покойного, Платон знал. А кого там племянник подбирает – есть ли разница? Сегодня один, завтра второй… – Вот. Она это зеленоглазое любит, а Михайла Ижорский в ее сестру влюблен. Так же, как и Феденька, и чем взяла только, зараза рыжая? Были и у боярыни человеческие качества, были. И одно из них – зависть и ревность к чужому успеху у мужчин, ее-то Платон не за красоту оценил, за приданое брал, уж потом сжились – слюбились. А так она мужчинам и неинтересна была, сама не знала почему. Вроде и все при ней, а нету мужского интереса. Вот и завидно ей сейчас было, и обидно слегка. |