Книга Истинная: Вишневый Сад Попаданки, страница 42 – Инесса Голд

— Чай?

Рэйвен дернулся. Его ноздри раздулись.

— Что это за запах? — спросил он хрипло.

— Это «Медовая Вишня», — я начала наливать темно-янтарную жидкость в тонкую чашку. Пар поднялся вверх, закручиваясь спиралью. Аромат стал гуще, плотнее. — Сбор этого утра. Успокаивает нервы, проясняет разум. И, говорят, снимает боль.

Я видела, как он борется с собой.

ЕгоЗверь, тот самый внутренний дракон, о котором я читала в книгах, сейчас рвал цепи. Он чуял запах Истинной. Он чуял запах Жизни. Он хотел этот чай больше, чем воздуха.

Рэйвен сделал шаг к столику. Потом еще один. Он двигался как марионетка, которую дергают за нитки инстинктов.

Он рухнул во второе кресло, словно ноги перестали его держать. Протянул руку к чашке.

— Дай.

Я накрыла чашку ладонью.

— Не так быстро, Ваша Светлость.

Он поднял на меня глаза. В них полыхал синий огонь ярости и... голода.

— Ты смеешь отказывать мне? В моем собственном доме?

— Этот дом был моим тюремным блоком, Рэйвен, — спокойно напомнила я. — Ты сослал меня сюда умирать. Ты лишил меня средств. Ты, фактически, перестал быть моим мужем в тот момент, когда закрыл за мной дверь спальни.

Я улыбнулась. Улыбкой акулы бизнеса.

— А теперь мы на рынке. У меня есть товар. У тебя есть спрос.

— Ты хочешь денег? — он фыркнул, и в этом звуке было столько презрения, что хватило бы отравить колодец. — Сколько? Золотой? Два?

Он полез в поясной кошель, неловко дергая завязки онемевшими пальцами.

— Сто, — сказала я.

Рэйвен замер. Мешочек с монетами глухо звякнул, упав на стол.

— Что?

— Сто золотых, — повторила я четко. — За одну чашку.

Он смотрел на меня как на умалишенную.

— Ты бредишь. За сто золотых можно купить боевого коня. Или дом в пригороде.

— А сколько стоит ваша жизнь, Герцог? — я подалась вперед. — Сколько стоит ночь без боли? Сколько стоит возможность вдохнуть полной грудью и не чувствовать, как легкие превращаются в лед?

Я видела, что попала в точку. Черная вена на его шее дернулась.

— Это грабеж, — прошипел он.

— Это налог, — поправила я. — Налог на глупость. На жестокость. И на моральный ущерб. Считайте это алиментами за то, что вы бросили жену без гроша.

Тишина в комнате стала вязкой. Только треск дров и свист ветра за окном.

Рэйвен смотрел на меня. Долго. Изучающе. Он искал в моем лице страх, но не находил его. Он искал ложь, но видел только жесткий расчет.

И он сдался.

Потому что запах чая сводил его с ума.

Он развязал кошель. Высыпал на стол горсть монет. Золотые империалы покатились по кружевной скатерти, сверкая в свете огня.

— Здесь пятьдесят, — глухо сказал он. — Это все, что у меня с собой наличными.

Я посмотрела на золото. Пятьдесят монет. Вдвое больше, чем я заработала за неделю каторжного труда.

Я могла бы сказать «мало». Могла бы помучить его еще.

Но я видела его руки. Они дрожали так сильно, что он сцепил их в замок, чтобы скрыть тремор.

— Для первого взноса сойдет, — милостиво кивнула я, убирая ладонь с чашки. — Остальное запишу в долговую книгу. Пейте. Пока горячий.

Рэйвен схватил чашку. Он не пил — он вливал в себя жидкость, как умирающий в пустыне.

Я наблюдала за ним, откинувшись на спинку кресла.

Первый глоток.

Его плечи дернулись. Он замер, не отнимая чашки от губ.

Второй глоток. Медленнее.

Я видела, как меняется его лицо.

Сначала исчезло выражение мучительной, постоянной боли, которое, казалось, въелось в его черты. Морщина меж бровей разгладилась.