Книга Сны с чёрного хода 2, страница 71 – Алексей Небоходов

Женщина приблизилась, её очертания стали чётче.

– Ты больше не принадлежишь ни одной из реальностей. Ты их нарушаешь, переписываешь, но не учитываешь последствий. Каждое изменение разрывает связи между мирами, а твоя собственная сущность начинает стираться.

Лия сделала шаг назад, хотя ноги казались неподвижными.

– Но я ведь просто… – она не смогла закончить фразу.

Незнакомка покачала головой.

– Ты пытаешься собрать себя заново, но чем больше ты изменяешь, тем меньше остаётся от тебя настоящей.

Лия хотела возразить, но что—то сжало горло. Голос женщины обволакивал её, проникая глубже, чем просто слова.

– Ты должна принять одну из жизней и остаться в ней. Иначе скоро ты забудешь, кто ты.

И с этими словами она исчезла, растворившись во мраке, оставив Лию одну в пугающей пустоте. Она открыла глаза. Перед ней была её гостиная.

Приглушённый свет падал на стены, вырисовывая знакомые, но чужие очертания пространства, которое теперь называлось её домом. Александр сидел в кресле, его пальцы неторопливо перелистывали страницы книги. Её книги. Той самой, которая больше не принадлежала ей.

Лия медленно потянулась к бокалу с вином, наблюдая за тем, как он читает, как его брови слегка сдвигаются, когда он погружается в текст. Всё в этом мире казалось правильным, выверенным, логичным.

Но только не для неё.

Новая жизнь была здесь, но она не чувствовала себя частью этой жизни. Она сделала глоток вина, холодный напиток стекал по горлу, но не приносил облегчения.

В голове неотступно крутилась одна мысль: "А если я УЖЕ не я?"

Лия открыла глаза, и первое, что почувствовала, – шероховатую ткань простыни, натянутую на жёсткий матрас. Материал давно выстирали до истончения, но он всё ещё сохранял грубоватую фактуру, впитавшую в себя не только годы стирок, но и тысячи историй, которым никогда не суждено было выйти за пределы этих стен.

Воздух вновь был наполнен запахами, будто застывшими во времени: смесь старого дерева, влажной штукатурки, дешёвого хозяйственного мыла и еле уловимого аромата мятного крема, которым кто—то щедро намазал руки перед сном. Где—то в комнате потрескивал лак на шкафах, потревоженный ночной прохладой. Тонкие занавески, сплошь покрытые затейливыми узорами, едва пропускали свет, но серый рассвет всё же пробивался сквозь их ткань, рассыпая по полу рваные, дрожащие тени.

Она снова была в общежитии.

Лия не вскрикнула, не прижала ладони к лицу, не сжалась в испуге, как это бывало прежде. Организм больше не поддавался панике. Он будто сам подсказывал: бесполезно сопротивляться тому, что уже стало реальностью. Сердце билось ровно, но в каждом его ударе чувствовалась тяжесть – не физическая, а та, что таится глубоко внутри, будто бы прибивая человека к постели, не давая ему пошевелиться.

Сколько времени она здесь?

Она потеряла счёт. Сначала пыталась отмечать дни, сравнивая их с запомнившимися датами, но однажды поняла, что уже не может вспомнить, какой сейчас месяц в том мире, откуда она пришла. В её сознании две тысячи двадцать четвертый год оставался чем—то далёким и размытым, едва различимым сквозь плотный слой прожитых здесь дней. Ещё немного – и эта жизнь в прошлом поглотит её окончательно.

Рядом, на соседней кровати, посапывала Вика. Её каштановые волосы растрепались по подушке, а дыхание было размеренным, умиротворённым, как у ребёнка, которому ничего не нужно, кроме тепла и покоя. Лия перевела взгляд на старые, выцветшие обои, испещрённые множеством мелких царапин и вмятин. Каждая из них была следом чьего—то присутствия, напоминанием о том, сколько людей жило здесь до неё.