Книга Мятежник, страница 69 – Вита Марли

— Ты готов? — шепнула я ему.

— Нет, — так же шёпотом ответил Илай, поднимаясь со своего места.

Ритм барабанов, сперва медленный и робкий, постепенно нарастал, превращаясь в пульсирующую волну. К ним присоединились флейты, музыкальные раковины и трещотки. Музыка обволакивала, проникала под кожу, ткала мелодию, как узор и украшала ночь. Дроу начали подниматься с мест, образуя круг вокруг костра. Движения их были плавными и грациозными. Они двигались текуче, как змеи, скользящие по песку.

И их шиими.

О, высшие силы, как искусно они владели шиими! Как красиво сочетали чувственные вольмонские тряски с возвышенной ливенорской хореографией.

Бесспорно Илай был лучшим.

Самый гибкий, самый пластичный, самый артистичный, самый талантливый. Он выделялся среди своих собратьев и это отчего-то не нравилось его отцу. Эолис потемнел, нахмурился. Много боли плескалось в его глазах, когда он видел успехи собственного сына.

Танец разгорался, пламя костра отражалось в глазах выступающих, добавляя им демонического блеска. Ритм барабанов ускорялся и эльфы, танцуя, впадали в транс. Илай кружился в бешеном вихре, руки его описывали сложные фигуры, тело изгибалось и вибрировало. Он был само совершенство, воплощение грации и силы. В его исполнении читалась страсть, тоска по свободе и надежда на лучшее будущее.

На миг наши взгляды встретились, я прочитала мольбу на его лице, словно он спрашивал: «Видела ли ты, как я стараюсь? Достоин ли я?» и я едва заметно кивнула, силясь поддержать его.

Кульминация была достигнута, музыка резко умолкла и каждый участник замер в своей позиции. Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием брёвен.

— Слабовато, — разрезав всеобщее молчание, заключил командир. — Нужно лучше.

Я знала, что он солгал. Понимала, что недоволен успехом и недоумевала почему. Возникшую неловкость тут же разбавил лицедей, игравший роль, Аурелия. Рассказал весёлый анекдот.

Праздник продолжался.

Недовольство Эолиса кольнуло. В свой танец Илай вложил душу, отдал всего себя.

— Слабовато? — спросила я шёпотом — Разве?

Командир сделал вид, что не расслышал. Нарочно не ответил на мой вопрос. Потянулся к глиняной кружке и заинтересованно — даже слишком! — принялся внимать анекдотам «Аурелия».

Мне в одночасье стало холодно и неуютно, словно на мои плечи легла старая ноша.

Молчание.

Как же ненавистно было молчание. Отвратительное неведение, невозможность задать вопросы, неспособность пробиться через ледяную стену, когда по ту сторону кордона — великое общее дело.

Опасаясь моих расспросов (или просто так командиру было положено), Эолис встал, принял чарку от товарища, разливавшего сбитень, и подняв её, торжественно произнёс:

— За свободный Вольмонд!

— За свободный Вольмонд! — хор товарищей эхом прокатился по подземелью.

Моя кружка тоже взметнулась вверх, присоединившись к общему тосту. В этот миг дроу были едины, как братья, я же оставалась не у дел. Это всё равно, что слышать шутки, над которыми все смеялись, но не понимать их смысла.

Притихшее ненадолго чувство одиночества возобновило беседу со мной. Воспоминания о родной стране утянули меня в свой омут. К родительскому дому, пышному саду, качелям у вяза и нежной яблоне. К круглому окну моей спальни, на котором зимой ледяные вихры отпечатывали свой уникальный узор. К камину и белой софе, где я любила проводить время с книгой. К фонтану со скульптурой белого лебедя.