Книга Подводная конкиста, страница 32 – Вита Марли

Эстебан нарисовал себе другой рай. Свой. Персональный. Во сне, в его далёком воображении этот кусочек Эдема не был бы полон без неё…

Иш-Чель вытянулась рядом на безлюдном пляже и, зажмурившись, млела на солнышке. Её прелестные ноги скрывала юбка-солнце цвета, который в Испании называли селесте — небесно-голубой, — а роскошные смоляные волосы эффектно разметались на перламутровом песке.

Квартирмейстер находил разбросанные рядом мелкие стекляшки. Круглые, скрупулёзно обточенные морем до гладких переливчатых камешков. И с сосредоточенным видом выкладывал дорожку самоцветов один за другим русалочке на впалый смуглый живот.

Коралловый, шафрановый, маисовый, малахитовый…

— Что ты делаешь? — хихикнув, спросила тланчана.

— Любуюсь произведением искусства. — испанец развязал шнурок на её лифе, оголив пленительную грудь с тёмными, как виноград, сосками.

— То есть битым стеклом. — всё так же не открывая глаз, подытожила она.

— То есть… тобой. — пурпурный камешек Эстебан положил на один сосок, тёмный сапфировый — на другой.

По-русальчьи хрупкая и гибкая Иш-Чель являла собой гениальное творение Бога… Или дьявола. Или тех древних, забытых, изгнанных идолов, что столетиями заправляли делами юкатанских земель.

Но разве могли древние жестокие Боги создать столь нежную красоту?

Впрочем, имя творца для Эстебана значения не имело.

— Здесь так хорошо. — звонкий девичий голос вывел моряка из оцепенения. — А ты всегда молчалив и задумчив. О чём ты мечтаешь, Тиен?

— Прямо сейчас желания мои взаимоисключающие. — испанец выудил откуда-то крупную розовую жемчужину и положил русалочке аккурат в ложбинку между грудей.

Тланчана открыла глаза, повернулась на бок, всем своим видом выражая заинтересованность, и импровизированная стеклянная мозаика в одночасье разрушилась. Бряцнули на песок разноцветные стёклышки.

— Назад хочу. — Эстебан взял стекляшку наугад и запустил в море. Взглянул с тоской на силуэт родной старушки «Люсии».

В историю с подводным царством не верилось до сих пор.

Целый остров с людьми, — ну хорошо, тланчанами, — со своими законами, изобретениями, архитектурой, языком, письмом. Мир невозможный, нелогичный, неправильный!

Словно двести лет назад, когда на всём континенте временная лента преломилась — под водой всё шло дальше своим ходом.

Руки квартирмейстера коснулась узкая ладонь. Русалочка улыбалась тепло. Понимающе. Словно заранее знала, каков будет ответ.

Но теперь Эстебан сам не был уверен в своих желаниях. Помышлял о несбыточном, о вещах, — как он сам выражался, — взаимоисключающих. Абсурдных.

— И в то же время я до безумия, — Альтамирано наклонился к Иш-Чель низко-низко, так, что её дыхание оседало на его губах. — до ужаса, до дрожи, до отчаяния хочу тебя.

Таким упоительным поцелуй мог быть только во сне.

Как будто всё блаженство, всё удовольствие мира сосредоточилось в этом поцелуе. Как будто гладить острые плечи, прижимать к себе за тонкую талию, задирать нетерпеливо юбку, чтобы провести ладонью по смуглому бедру, — и есть уже пик наслаждения. Чистый экстаз.

Жаждущий Эстебан пил сладострастные стоны своей прекрасной Иш-Чель и никак не мог напиться. Вдыхал её запах, пьянел и мечтал опьянеть ещё сильнее. Пытался урвать, отхватить побольше. Запомнить накрепко.

Пожалуй, даже в сонном забытьи понимал — всё это нереально. Лишь морок, мираж, фантазия.