Книга Кальдорас, страница 85 – Линетт Нони

Воспоминание переместилось в третий раз, теперь на несколько лет вперед, когда Маркус показывал малышу Джордану, как завязывать галстук-бабочку поверх его первого смокинга.

В следующую смену он учил Джордана танцевать вальс.

В следующую — он сидел рядом с Джорданом и играл на пианино.

Тогда Джордан, которому сейчас было шесть или семь лет, с ободранными коленками и заплаканным юным личиком, прихрамывая, брел по саду замка, разыскивая отца, который немедленно подхватил его на руки и утешил.

На кадрах — от грозы до монстров под кроватью — было видно, как Джордан снова и снова бежит к отцу, и его отец всегда оказывается рядом.

Лука был во многих воспоминаниях, как и Наташа, но эта запись…

Она была для Джордана.

Он умер не из-за тебя. Он умер, потому что не мог жить в мире без тебя.

Слова Наташи не выходили у Джордана из головы, пока продолжались видео, на которых Джордан становился старше после того, как Лука ушел. Его собственные воспоминания о том времени были горькими, его эмоции были подавлены потерей брата. Но, несмотря на его ожесточенные воспоминания, запись показывала, что между ним и отцом все еще были нежные моменты. Моменты доброты. Моменты любви.

На одном из них Маркус учил Джордана бриться.

На другом — Маркус показывал ему, как жульничать в игре «Похититель кинжалов».

Маркус был рядом даже в самые мрачные годы жизни Джордана, начиная с того, что водил его на распроданные игры Warriors и заканчивая объяснениями, как разговаривать с девушками.

Это не делало его хорошим отцом.

Он им небыл.

Но Джордан не мог отрицать того, что сказала мать.

Маркус Спаркер любил его больше всего на свете… больше собственной жизни. И, в конце концов, он хотел убедиться, что Джордан знает об этом, и даже зашел так далеко, что навсегда запечатлел эти воспоминания на своем надгробии, просто чтобы Джордан видел.

— Он так гордился тобой, — прошептала Наташа, когда кадры, наконец, исчезли. — Знаю, ты никогда не верил в это, и он не давал тебе повода для этого. Мы не давали тебе повода для этого. Но это правда. — Она фыркнула. — Даже после смерти Луки, когда ты обвинял нас, когда ты ненавидел нас. Даже когда ты поступил в академию и создал свою семью. Даже когда ты выбрал свою сторону на войне, когда ты отстаивал что-то хорошее и правильное, в то время как мы действовали из страха. Все это время, каждый божий день твоей жизни, мы оба так гордились тобой, тем выбором, который ты сделал, тем мужеством, которое ты проявил. — Она посмотрела ему в глаза, из которых все еще текли слезы, и дрожащим голосом произнесла: — Ты — это все, что мы когда-либо хотели видеть в сыне. Твой отец верил в это всем сердцем. И я тоже.

Что, если я недостаточно хорош?

Собственный голос Джордана эхом отдавался в ушах, его страхи и сомнения, которые преследовали его всю жизнь, проистекали из его глубинного убеждения, что он никогда не сможет сделать достаточно, что ему никогда не будет достаточно. И теперь…

Сейчас…

— Я не знаю, что на это сказать, — прохрипел Джордан, его голос был таким хриплым, что он сам не узнал его.

Наташа умоляюще подняла руки ладонями вверх.

— Ты не обязан ничего говорить. Тебе даже не обязательно разговаривать со мной. — Черты ее лица были серьезными, но все еще невообразимо печальными. — Я пришла сюда не за этим.