Книга Чуж чуженин, страница 81 – Ксения Скворцова

Нелюб же наверняка не чаял поскорее закончить затянувшееся путешествие. Он ничем не показывал, что давешняя откровенность Мстиши произвела на него хотя бы малейшее впечатление. Мстиша могла бы порадоваться тому, что он не обращает ее слабость в оружие, но вместо этого закипала от его равнодушия. Нелюб был стеной, горой, которую ей не под силу пробить даже всем своим отчаянием.

Пришла настоящая осень. День задался непогожий и промозглый. Моросило, и на сжатых полях тут и там, точно позабытые нерадивыми хозяйками холстины, белели обрывки тумана.

Мстиша больше не жаловалась ни на мокрую одежду, ни на гудящие от ходьбы ноги. Каким-то удивительным образом она успела притерпеться к этой жизни, словно и не знала никакой иной. Нужно просто дойти. Скорее оказаться в Зазимье, чтобы только не слышать больше тихой поступи Нелюба, чтобы не надеяться мучительно на мимоходом брошенный и тут же отведенный в сторону взгляд светло-карих глаз, чтобы не вдыхать украдкой пьянивший запах дождя и скошенной травы, чтобы не смотреть на не знавшие покоя руки, к которым она желала и не имела права прикоснуться.

Хотелось, чтобы та, другая мука пришла на смену этой. Отстраненно глядя на чавкавшую под лаптями грязь, Мстислава с болезненным предвкушением думала теперь о Ратмире. О том, как она не станет юлить и скажет ему в лицо всю правду. О том, как он откажется после этого брать ее в жены и прогонит с позором к отцу. Или, что больше походило на истину, как княжич, несмотря ни на что, все равно примет ее и станет мстить, изводя со звериной жестокостью. Мстислава окажется в безграничной власти оборотня, и тот припомнит ей и побег к Сновиду, и прямоту, и глупости, что она расскажет ему о Нелюбе.

Небесная Пряха, знала бы сама Мстиша, что именно подразумевалось под глупостями. Нет, она не станет об этом думать. Только не сейчас.

Еще утром, когда они переходили через жиденькую мутноватую речушку, Нелюб объявил, что отныне начинается Зазимская земля. К Мстишиномусмущению, она не смогла заставить себя войти в брод – после того, как едва не утонула, вода вызывала у нее необъяснимый, почти безумный ужас. Но Нелюб не стал ни смеяться, ни неволить княжну, а молча подхватил на руки и перенес на другой берег.

До столицы оставалось совсем немного. Мстислава не спрашивала, сколько именно. На нее нашло странное оцепенение обреченности. Забавно, но они с Нелюбом в дороге потеряли почти все, что имели: деньги, сундуки с приданым, лошадь, пернатого друга. А Мстиша ко всему прочему рассталась и с любовью, и со стыдом. Казалось, что терять и вправду было больше нечего, и от этой шальной легкости кружилась голова.

Мстиша так ушла в собственные размышления, что удивилась, когда Нелюб объявил привал возле небольшой рощицы у поля. Разодетые в броский желто-алый убор клены выглядели неуместно нарядными на серой рогоже пасмурного неба, словно не ночевавшие дома гости наутро после чужой свадьбы. Дождь разошелся, и Нелюб решил переждать его под одним из зародов, одиноко раскиданных среди кошенины.

Внутри оказалось почти не мокро и душисто пахло свежим сеном. Нелюб собрал с вешала охапку посуше и устроил лежанку для Мстиславы. Блаженно вытянув ноги, она откинулась на сучковатую жердь и, вытащив из соломы засохшую ромашку, приладила ее к волосам. Нелюб уселся напротив. Было тесно, и ему пришлось согнуть колени. Мстиша с горечью вспомнила ореховый шалаш.