Книга Чуж чуженин, страница 35 – Ксения Скворцова

– Как оженил? – дрожащим голосом спросила Мстислава.

– Прознал, видно, о ваших плутнях, да и окоротил сыночка, – равнодушно пожал плечами Нелюб. – Хоть кому-то достало глузду.

Мстиша почувствовала, что не может дышать. Она принялась судорожно перехватывать ртом, а перед глазами помутилось. Она опустилась на постель, не замечая, что Нелюб смотрит на нее со смесью отвращения и жалости. От дрожи, пробиравшей все ее тело, мелко затряслись золотые подвески на очелье, и этот мягкий, нежный перезвон прозвучал так некстати, что стал последней каплей, переполнившей горькую Мстишину чашу. Княжна уронила лицо в ладони и зарыдала. Ей было голодно и противно, страшно и одиноко, она разочаровалась в том, кому верила больше всех на свете. Ей было нестерпимо жаль себя.

За что? За что, Небесная Матерь? Разве многого желала Мстислава? Хотела жить подле любого, словно лесная птаха, никому не вредя.

Мстислава успела позабыть, что не одна, когда услышала покашливание. Она подняла заплаканные глаза на Нелюба, который протягивал ей знакомую ширинку. Развернув концыполотна, она увидела отрез своей косы, связанный зеленой лентой. Как ни странно, кажется, Нелюб не заглядывал в платок, потому что теперь смотрел на волосы Мстиши с каким-то странным, неприязненным и вместе с тем злым выражением. Его глаза сузились, а под скулами прокатились напрягшиеся желваки. Он почти неслышно хмыкнул и отвернулся.

Усилием воли подавив подступивший всхлип, Мстислава стиснула зубы и, завязав платок обратно, откинула его в сторону. Опираясь о стену, она поднялась и, не заботясь присутствием Нелюба, принялась устало стягивать все, чем давеча так любовно наряжалась, готовясь ко встрече со Сновидом. Украшения с жалобным звяканьем падали на засаленную рогожу. Особенно ожесточенно Мстиша сорвала с шеи бирюзовую нитку, но ее она отдельно от остальной кузни швырнула в дорожную котомку.

Закончив, княжна сгребла блестящую кучу и небрежно запихнула в маленькую укладку.

– Бери, все твое, – сухо проговорила она, враждебно глядя на помытчика, и кивнула на сундуки. – Заслужил, – добавила она и нехорошо улыбнулась.

– Мне твоего не надобно, а тебе негоже приданым разбрасываться. Что делать станешь? – хмуро спросил Нелюб.

– Тебе до меня дела нет, – по старой привычке задрала подбородок Мстиша, забыв, что в расхристанной, измазанной в растекшейся краске, потрепанной девушке с трудом можно было узнать Мстиславу Всеславну.

– Так не годится, – помотал головой зазимец. – Не брошу же я тебя здесь.

Брови Мстиславы слегка дернулись, и она сглотнула. В носу все еще свербело после недавних слез. Нельзя было позволять себе снова надеяться, но ей страстно хотелось, чтобы, как в прошлой жизни, кто-то уладил ее беды. А больше всего Мстиша боялась остаться в одиночестве. Пусть с ним, с замызганным помытчиком, только бы не одной.

– Поутру повезу тебя в Медынь, – так, словно тут и обсуждать было нечего, объявил Нелюб, рубанув рукой воздух.

– Ни за что! – воскликнула Мстиша, и ее дотоле бескровные щеки лихорадочно зарделись. – После всего показаться на глаза тате? Лучше сразу умереть.

В словах княжны была твердость, заставившая Нелюба недоверчиво склонить голову набок и пристально посмотреть на девушку.

– А как же тогда?

Мстиша выпрямилась и направила взгляд перед собой. Даже теперь, бледная и похудевшая, неубранная, грязная, она была хороша. Несколько мгновений княжна размышляла,но вот ее губы решительно поджались, а складка между бровями расправилась.