Книга Чуж чуженин, страница 24 – Ксения Скворцова

– Звала, княжна? – спросил Нелюб, одаривая ее таким небрежным поклоном, что, если бы на месте зазимца был ее собственный слуга, Мстиша бы велела его высечь.

Снисходительная миролюбивость, в которой Мстислава пребывала, разом слетела с нее. Тут же вспомнились все события минувшего дня, то, как этот мужлан в открытую называл ее беглянкой, как непочтительно обращался с нею.

– Звала. – Поджав губы и задрав подбородок, она попыталась успокоиться и принялась перебирать камешки бирюзы в ожерелье. – Помнишь ли, давеча я тебе награду пообещала?

Замешательство на лице Нелюба вдруг сменилось пониманием. Он чуть мотнул головой, тихо хмыкнув себе под нос, и усмехнулся, на миг обнажив ровные белые зубы.

– Помню, как забыть. – Помытчик почесал короткую, под стать волосам и бровям черную бороду. – Не тревожься, княжна. Как в Зазимье прибудем, князь Любомир, свекор твой, со мной сочтется.

Мстиша вспыхнула.

– До Зазимья еще доехать надобно, а свекра пока у меня нет!

Нелюб выпрямился, расправив плечи и заложив левую руку за пояс, и слегка прищурился, внимательно изучая лицо княжны. Мстиша почувствовала, как под этим нетаящимся, дерзким взглядом нутро сжалось в комок, но заставила себя смотреть в ответ.

Вчера Нелюб показался Мстише середовиком, но сейчас, в солнечном свете, она увидела, что он годился в ровесники Хорту. Или Сновиду. Зазимец был крепкий, поджарый и – Мстислава уже знала – сильный. Но кроме телесной силы она чувствовала иную, не видную глазу. Ту, что позволяла ему вот так смело смотреть на невесту своего господина, ту, что выковывалась годами и отлилась побледневшими рубцами на лице, ту, что Мстислава ощущала всем своим естеством. Ощущала и ненавидела.

– Проси, чего пожелаешь, – упрямо проговорила она.

– Просить мне нечего, у меня все есть, а коли нет, так руками-ногами Отец Небесный не обделил, сам добуду.

Пальцы Мстиславы застыли, сжав бусину так крепко, что побелели костяшки. Она продолжала испепелять зазимца взглядом, ожидая ответа. Тогда он усмехнулся еще более откровенно и тряхнул головой, убирая лезшие в глаза вороные кудри.

– Мне твоего поклона и благодарности бы с прибытком хватило, да, видно, в княжеском тереме словам таким не учат, – спокойный голос Нелюба гулко разносился по всей поляне, – а с поклона, поди, голова отвалиться может.

Воцарилась совершеннаятишина, которую через миг разорвал хлесткий звон пощечины.

Мстислава пожалела о содеянном тотчас. Она не услышала, а почувствовала тихий, звериный рокот в груди Нелюба. Он не шелохнулся, продолжая смотреть на нее, но княжна видела, как натянулось сукно вокруг налившихся предплечий. На его левой щеке, прямо поверх шрама, будто страшное родимое пятно, расплывался бледно-алый отпечаток ее ладони.

– И жито забыто, и пиво не в честь, – процедил он. – Что ж, благодарствую, княжна. – Нелюб поклонился до земли. – Вовек твою награду не забуду.

Он обжег Мстишу последним коротким взглядом и, развернувшись, так же спокойно, как и прежде, зашагал восвояси.

Всю дорогу до Осеченок Мстислава не снимала позабытый было плат. Она спряталась за покрывалом невесты, словно окрутник за колядной личиной, но и сквозь решетчатую завесу видела маячившую впереди спину зазимца.

Мстиша почти не помнила, как они добрались, как ее отвели поклониться Богине. Вопреки обыкновению, в святилище княжна почувствовала себя еще хуже. Раньше Мстислава не сомневалась, что Небесная Пряха на ее стороне. Она сама была женщиной и могла понять сердце княжны. Но нынче, когда Мстислава стояла на коленях перед деревянным изваянием, в суровом лике Матери ей впервые в жизни почудилось осуждение.