Книга Змейка и крылья ночи, страница 200 – Карисса Бродбент

У нее были ярко-красные губы. Когда она улыбнулась, с изящного заостренного подбородка упала капелька крови.

Мне страстно захотелось дотронуться до ее кожи. Слизнуть с ее губ капельку крови. Я давно выучила, что красота вампира опасна, что это ловушка, уснащенная серебряными зубами. Их привлекательность – инструмент для заманивания добычи.

Неотразимость Ниаксии превзошла вампирскую, и это меня пугало.

Я все осознавала, и тем не менее в эту секунду, когда на меня в полной мере обрушилось ее обаяние,я готова была умереть за нее. Я готова была убивать за нее. Я бы задрожала в экстазе, если бы она предложила мне смерть от этих изумительных пальцев с обмакнутыми в кровь кончиками.

Я попыталась успокоиться. Боль моего горя растравила меня, и брешь, которую оно пробило в моих защитных доспехах, была слишком широка, чтобы ее залатать.

Ниаксия ступила на песок беззвучными стопами. Она склонилась ко мне и взяла в ладони мое лицо. Ее глаза, совершенно черные, отражали гаснущее сияние умирающего заката, являли новый оттенок неба каждый раз, как она поворачивала голову.

– Орайя! – произнесла она мое имя каким-то исключительно верным способом.

Ее губы изогнулись в улыбке. Она посмотрела через плечо.

– У нее твои глаза, – рассмеялась она.

Винсент. Она смотрела на Винсента. Я оторвала от нее взгляд. Винсент вжался в перила и смотрел на меня не мигая. В нем боролись гордость и тревога. Его глаза сияли.

– Дочь моя, Орайя из Дома Ночи, – сказала Ниаксия. – Ты стойко сражалась и боролась отлично. Скажи мне, моя победительница, чем я могу вознаградить тебя?

Победительница.

Сражалась.

Эти слова развеяли мимолетную дымку обаяния Ниаксии. На меня обрушилась жестокая реальность: где я и что я сделала, чтобы быть здесь.

Горе было невыносимым. Миллион граней миллиона решений, которые можно было принять иначе. Кровь Райна, горящая на моих руках.

Совершенное лицо Ниаксии стало задумчивым. Высеченный из сплошной тьмы взгляд опустился на безжизненное тело Райна.

– Ты страдаешь, дитя мое.

Даже не знаю, сочувствие ли было в ее голосе.

Вслух я ничего не говорила, но она услышала мой ответ.

– Мне ведомо горе, – мягко произнесла она. – Я знаю, что значит потерять половину своей души.

Половину своей души. Это действительно так и ощущалось. Когда он ушел, он забрал у меня больше, чем я думала.

Во тьме взгляда Ниаксии клубились грозовые тучи.

– Когда у тебя крадут такое, это и впрямь великая потеря.

Молнии поутихли, когда взгляд обратился на меня.

– Но, дитя мое, возможно, это еще и благословение. Такая чистая любовь, навсегда застывшая в своей невинности. Цветок, замерзший, едва распустившись.

Ее пальцы погладили мою шею, опустились на грудь, задержались – словно щупая мой человеческий пульс.

– Мертвый возлюбленный не разобьет тебе сердце.

Это такие чувства она испытывала к покойному мужу?

Если так, я ей завидовала, потому что она была не права. Мое сердце уже было разбито. За двадцать с небольшим лет ему пришлось выдержать тысячи ударов. Первый удар случился в ту ночь, когда погибла моя семья. А теперь я собственной рукой окончательно расколола свое сердце вдребезги.

Все, к чему я когда-либо стремилась, было теперь моим.

Сила. Власть. Можно было никогда больше не бояться. Можно было стать хищником, а не жертвой, охотником, а не добычей, правителем, а не подданным. Можно превратить себя в чудовище, которого будут бояться. Можно превратить себя в того, кого запомнят, а не угаснуть, прожив непримечательную смертную жизнь и быть забытым.