Книга Янтарь рассеивает тьму, страница 102 – Люцида Аквила

Перчатки мог носить любой, но рабочие перчатки селян чаще всего были серыми или цвета соломы, а женщины носили только цветные. Заклинатели редко надевали их, потому что им нельзя было блокировать чувствительность пальцев и ограничивать выход магической энергии. Перчатки использовались, только если приходилось работать с грязью или отходами, но зачастую не брезговали залезть и в нее голыми руками.

Ответ на утверждение Люциана не дал бы неопровержимых доказательств, но уточнение о цвете сильно сужало круг совпадений. Люциан по-прежнему сравнивал Мориона и Кая.

Морион выпил и как бы между делом спросил:

– Вы решили меня споить? В клане Ночи все одежды черные, какие еще перчатки у нас могут быть? – В его глазах заплясали смешинки.

Люциан растерялся. Этого он не учел. Уши его слегка покраснели от того, что Морион поставил его в неловкое положение.

– Я никогда не наносил макияж, – продолжал Абрам.

Виола закатила глаза и выпила.

– Так нечестно! Я тогда в следующий раз скажу нечто банальное, вроде «Я никогда не брила бороду».

– Я никогда не заплетал волосы в косу, – хмыкнул Сетх.

Люциан и Виола переглянулись и выпили.

– Я никогда не брила бороду! – выпалила она, но никто из юношей не стал пить. – Что это значит?

– Ну как сказать, – ответила Абрам, вальяжно взмахнув ладонью в воздухе. – Здесь замешана наука о человеческом теле. Поросль на лице у мужчин является признаком половозрелости, котораянаступает в связи с изменением гормонального фона в организме. Смертным этого не понять, вас такому не обучают, поэтому я скажу одно – магия. Мы владеем ей, вот и ходим красивые и гладкие, как младенцы.

Виола безмолвно открыла рот, ведь чужие слова звучали как бред сумасшедшего. Она ничего не поняла, но была слишком пьяна, чтобы расспрашивать о науке.

Игра продолжалась до тех пор, пока десять кувшинов не опустели, а закуска не была съедена. Люциан больше не осмелился задавать вопросы, нацеленные на раскрытие личности Мориона. Лезть бессмертному в душу – себе дороже, потому что в отместку он принялся спаивать Люциана, озвучивая простые утверждения, вроде: «Я никогда не был владыкой Луны».

Вскоре заклинатели, всеми силами старавшиеся не опьянеть, все-таки нещадно напились. Когда питейный дом закрылся, они даже не поняли, как оказались на безлюдной улице.

Накрапывал мелкий дождик. Морион сидел на перилах веранды и наигрывал мелодию леса на гуани. Виола танцевала под сиянием звезд то с вусмерть пьяным Абрамом, то с более трезвым Сетхом. Люциан держался в стороне, покачиваясь в такт музыке, которая завлекала его в беспросветные дебри.

– Я думал, адепты клана Ночи играли на лире. Почему вы играете на гуани? – спросил Абрам в перерыве между мелодиями.

– Я плохо чувствовал струны, не мог наполнить их магией, и поэтому отец подобрал для меня другой инструмент.

– А так можно? Поменять инструмент, когда весь клан столетиями играл на другом?

– Можно. Я был достаточно силен, чтобы сила гуани и лиры в моих руках была равной, хотя сборник мелодий призыва для этой дудки весьма ограничен. Мы не успели его доработать, когда было время.

– Значит, вы не можете влиять на мертвецов так же, как в свое время это делали адепты Ночи?

– Верно, но мне это без надобности. – Морион прильнул губами к гуани. – Мне хватает и того, что я могу влиять на живых, – закончил он и снова заиграл.