Книга Поймать океан, страница 193 – Виктория Войцек

Становилось прохладно. Всякий раз, когда гибкая листва касалась лодыжек, кожа покрывалась мурашками. Асин растирала плечи и, глядя на окно, в котором горел бледный огонек, думала о том, как, наверное, тепло внутри. Хотелось нагреть воды на еще горячей печи и смыть с себя весь прошедший день, но ноги с каждым мгновением все ощутимее врастали в землю. Совсем немного – и Асин превратится в молодую яблоньку. И тогда уже не сможет ни выполнить обещание, ни умыться, ни – это пугало больше всего – извиниться перед папой.

– Птен, – раздалось совсем рядом.

Она и не заметила, как тихо открылась тяжелая дверь, как на пороге появился папа, а между его ног попытался протиснуться, переваливаясь с боку на бок, кот. Каким-то чудесным образом хвостатый негодяй просунул круглую голову, вытянул, насколько это возможно, свое толстое тело, вытек на приступок да так и разлегся там. Асин прижала ко рту основание ладони, стараясь скрыть улыбку. Папа не злился. Он приглаживал взъерошенные волосы, плотно сжимал губы, стараясь подавить зевок, и выглядел скорее уставшим. Быть может, задремал на лавочке у печи под треск поленьев и щебетание птиц.

– Пап, – промычала в руку Асин. И они одновременно, глядя друг на друга, бросили в воздух спасительное:

– Прости.

И расхохотались – так стало головокружительно легко. Асин покачивалась, поднявшись на носки, а холодный ветер трепал ее волосы и платье. Кот восторга не разделял, он недовольнодернул целым ухом и, встав, направился в дом, подальше от громких звуков.

– Я дура, пап! – выпалила Асин, тряхнув головой в тщетной попытке смахнуть с лица волосы.

– Я дурак, птен, – ответил папа. Он улыбался так широко и открыто, что шрам на щеке растягивался и будто уходил глубже под кожу. Асин смотрела на него, щурилась и хотела, совсем как в детстве, коснуться его и немножечко испугаться.

– Я ленту… – начала она виновато, ощущая медленно поднимающийся жаром из самого живота стыд.

– Она ждет тебя, – мягко сказал папа, жестом предлагая войти. – Только не забудь извиниться перед ней.

– Не забуду!

Так повелось, когда Асин была еще совсем маленькой. Каждая вещь в ее крохотном мире казалась живой. Поэтому к ним она относилась с уважением, а если случайно обижала, то сразу извинялась, но правильно – чтобы точно простили. Иначе одежда рвалась, а девочки в шкатулках переставали танцевать. Асин не верила, что это были простые совпадения, да и «совпадало» подобное слишком часто, – потому рисковать она не собиралась. Она подошла к папе в четыре широких шага, вытянулась, чтобы достать до колючей щеки, и клюнула в его длинную улыбку. Пока он прижимал к лицу ладонь, Асин проплыла мимо, в тепло дома, где на бельевой веревке под потолком трепыхалась, блестя лоснящимся боком, лента.

– Ты извини, – пропела Асин, поглаживая волосы. – Я ведь злилась даже не на тебя. И не на папу злилась, – уточнила она, пропустив пряди меж пальцев. – Я просто злилась, потому что считала, будто мне хуже всех. А ведь это неправда. – Она нагнулась и глянула на ленту снизу вверх. Та осуждающе качнула хвостом.

– Строптивая, – усмехнулся папа, прикрывая за собой дверь и запирая щеколду – только он умел делать это почти неслышно.

– Я бы тоже упрямилась, если бы на меня наступили. – Асин нахмурилась. – Но я вплету тебя в косу и никогда больше – слышишь – не обижу! Даю мое крылатое слово. – И она коснулась груди там, где обычно покоилась вышитая свободная птица.