Книга Поймать океан, страница 101 – Виктория Войцек

Асин зашевелилась, придвинулась еще ближе, услышала, как размеренно стучит сердце Вальдекриза – и этот звук вкупе со сказкой убаюкивал. Она прикрыла глаза, уронила одну руку, а вторую прижала к груди, где стихал барабанный бой.

– Так стала она приходить к мужчине каждую ночь. Она ускользала из его рук, смеялась колокольным перезвоном и говорила – обо всем на свете, но больше всего ей нравилось слушать. Полюбилась ему шакалица – и тихой она была, и смышленой, а уж какой красивой – словами не передать. Кружила она голову мужчине – ни о какой женщине он думать не мог, кроме нее, и ждал ее раз за разом. А потом прознал, кто перед ним. Плакала тогда шакалица, в ноги ему бросалась, а он ловил ее слезы и утешал – без улыбки, – гладя по шелковистым волосам. Не могла она являться ему днем, только по ночам оставляла шкуру свою на псарне. Не давало это покоя мужчине, но шакалица все твердила, что нельзя иначе и если она останется с ним чуть дольше, то навсегда утратит человеческий облик. Но мужчина захотел сделать ее своей, как умел – силой. Отыскал он шкуру, смял в кулак и велел избавиться, чтобы никогда больше не обращалась она животным. Так и было до поры.

Асин, задремавшая было, беспокойно заворочалась, нахмурилась и подняла взгляд. Вальдекриз успокаивающе погладил ее по ладони.

– А вскоре оказалось, что носит шакалица в себе ребенка. Она наливалась под лунным светом, круглела. Не мог нарадоваться мужчина, ведь скоро она принесет ему наследника или наследницу. Но чем больше становился срок, тем сильнее нервничала шакалица. Она металась в четырех стенах, почти не говорила и все чаще плакала, глядя на луну. Она просила двух богов смилостивиться, забыть единственное правило – днем шакалица, ночью девушка, – но те были непреклонны. Боги пошили ей новую шкуру, толще, прочнее. Такую не снять ни человеку, ни зверю. И когда подошел срок, обернулась она шакалом вновь –уже бесповоротно. Она лежала на простынях, изломанная, не в силах даже встать. Мужчина был в ярости: сам ходил волком, держался за ее ослабевшую лапу, смотрел в такие любимые желтые глаза и проклинал все на свете – и наследника будущего, и богов, и себя. Не вынесла родов шакалица, умерла, так и не увидев своего ребенка. И в ту же секунду заворочался, запищал человеческий детеныш. Не было в нем ничего от животного.

– А что отец? – заволновалась Асин, стирая с лица ладонями остатки сна.

– Он взял на руки сына – это был мальчик – и понял, что… не может ненавидеть его. Это последний подарок его шакалицы. Посмотрел он в глаза сына – зеленые, не материны – и впервые вслух обратился к нему, как когда-то – к ней, не ожидая ответа. Шакалица отдала ребенку последнее, что было у нее – свое имя. На языке ее народа, чужом языке, оно означало «дикий». Рэмин – так звали шакалицу. А ее сына…

– Рэм, – одновременно произнесли они, и Асин почувствовала, как все внутри холодеет.

– Надо же, – удивился Вальдекриз и сжал ее ладонь. – Мальчика назвали Рэм, шакалий сын.

Утренний ветер с силой хлестал по правой щеке. Казалось, кто-то взял огромный железный кол и теперь вбивал его Асин в голову – бом! Боль растекалась внутри сырым яйцом. Наверное, так бывает, когда мыслей слишком много, но они не видят выхода, а ты, вместо того чтобы им помочь, сидишь и просто хлопаешь глазами. В воздухе, точно один из летающих островов, завис вопрос, но Вальдекриз не замечал его. Даже после того, как Асин отпрянула от него, скрестила руки на груди – «не трогай!», – он лишь пожал плечами, медленно сполз по фальшборту пониже и красиво закинул ногу на ногу. Иногда он лениво поднимал ладонь и помахивал ею, когда кто-то из членов команды, сновавших туда-сюда, бросал в воздух теплые слова приветствия. Асин же сжимала и разжимала кулаки, вертела серьгу, совершенно не обращая внимания на легкую тянущую боль, и готова была заскулить.