Книга Песнь ста миров, страница 115 – Цзюлу Фэйсян

Девушка почувствовала лишь гнев, сжигающий ее печаль и застилающий глаза красной пеленой.

– Сяо Монянь, ты предал меня, –бормоча, она опустила голову на свои онемевшие от долгого стояния на земле колени. – Никакой вечной любви, никакой разлуки в день смерти…

Жо Шуй медленно поднялась на ноги, не в силах до конца выпрямиться из-за негнущихся коленей. Однако она должна была во весь голос заявить ему, что он не мог просто избавиться от своей жены отпускной бумажкой и не мог уничтожить прошлое, заявив, будто оно не имеет значения. Он эгоистично возжелал забыть начисто мирскую суету и земные мысли, вот только она собиралась заставить его помнить о них до самой смерти.

– Сяо Монянь, – ее духовная сила сиплым голосом ворвалась внутрь монастыря, спугнув скучающих птиц. – Ты спрятался за дверями буддийского храма в поисках чистоты мыслей, но я не позволю твоему убежищу провести и дня в спокойствии. Раз решил помогать людям в достижении спасения, чтобы искупить грехи прошлого, то я обрушу на этих людей несметные бедствия. – Замолчав, она опустила глаза, а затем, вновь оставив гордость, сдалась: – Ты знаешь, я не бросаю слова на ветер. А еще знаешь, что сейчас пытаюсь лишь заставить тебя выйти. Если ты согласишься вернуться домой вместе со мной…

Неожиданно она перестала чувствовать связь с подслушивающей тварью и слегка потерянно застыла, но уже совсем скоро из ворот монастыря вновь показался настоятель. Остановившись высоко на лестнице, он поклонился ей, сложив перед собой ладони, и произнес:

– О, Амитабха! Прошу, возвращайтесь обратно. Кун Нянь больше не принадлежит мирской жизни, земные дела его уже не тревожат.

Жо Шуй холодно рассмеялась:

– Настоятель, он обратился в буддизм лишь потому, что учение дало ему укрытие. Но в его сердце нет веры.

В ответ настоятель лишь вновь воззвал к его глупому Амитабхе.

– Когда-нибудь он заплатит за проявленный сегодня эгоизм. Когда-нибудь поймет, что в этом мире есть вещи, есть люди, от которых не сбежать, сколько бы ритуалов он ни совершил и сколько бы истин ни познал, – произнесла с ухмылкой Жо Шуй и, развернувшись, направилась прочь, бросив на прощание лишь одну фразу: – Пройдет три года, и вы непременно пожалеете о том, что приняли Сяо Моняня в монахи, настоятель.

В седьмой год Юаньу культ Наньцзян разбил последний оплот Срединной Равнины и вторгся в мир улинь^[32], поодиночке разгромив множество школ. Императорский дом оказался не в силах усмирить культ, и совсем скоро люди Равнины оказались ввергнуты в пучину бедствия.

По оживленной улице Наньяна в черной, наброшенной на плечи накидке и с лицом, закрытым шляпой с темной вуалью, скорым шагом шел человек, а вслед за ним – несколько людей в таких же таинственных черных нарядах.

– Культ с земель, тех, что на юге, зло творит и режет люд, только рано или поздно их настигнет неба суд, – из закоулка донеслись звуки детской песни.

Сквозь вуаль широкой шляпы лидер группы бросила холодный взгляд внутрь переулка, где как раз играло несколько детей. Один из верных последователей позади немедленно шагнул к ней с вопросом:

– Глава, нам вывесить их трупы на всеобщее обозрение?

Он даже не спросил, стоит ли убить детей или же оставить в живых, лишь интересовался, как распорядиться потом с телами. Похоже, не только внешний мир смотрел на нее как на «режущую люд», но и ее последователи.