Книга Все потерянные дочери, страница 61 – Паула Гальего

— У нас нет времени, — напоминаю. — Их больше. Это деабру из Маледикты, они сумели вырваться. Одетт нужна тебе, Ева.

Её взгляд застывает на мгновение. Я вижу вопросы, но она их не задаёт. Просто поднимается, вместе со мной, а Нирида торопливо подбирает меч с пола и натягивает сапоги.

Мы втроём выходим из комнаты. Заворачиваем за угол — и командирша резко спрашивает:

— Почему я не могу их ранить?

— Я тоже не мог раньше, — отвечаю. — Только Одетт, как Дочь Мари.

Она бросает на меня осторожный взгляд, но у меня нет ни ответов, ни времени.

Ева идёт первой. И ещё до того, как мы видим, что ждёт нас в комнате, я читаю по её лицу: она замирает, делает вдох, входит. И я знаю — ещё до того, как открываетсякартина после схватки Одетт с демоном, — что всё плохо.

Первое, что я замечаю, — кровь. Яркая, алая, растёкшаяся пятном из-под кровати.

Слишком много крови.

Что-то ледяное стекает по моим венам. Холоднее и страшнее любых кошмаров, что рисовал демон.

Ева проходит вперёд. Пробирается через разгромленную комнату, идёт по следу и заглядывает под кровать.

Я понимаю, что перестал дышать, лишь когда она выпрямляется и произносит:

— Это Эмбер.

И добавляет:

— Он жив.

В её голосе слышится изумление. Такое же, как у нас, когда мы снова видим, сколько крови впитали деревянные доски пола.

Нирида бросается к ней, и они вдвоём вытаскивают его наружу. Он без сознания, но дышит. Жилет и рубаха разорваны чудовищными когтями, но кожа, хоть и в крови, цела.

— Одетт, — шепчу я. — Это она его спасла.

— Если этих тварей ещё больше, значит, она вышла им навстречу.

Мы не договариваем. Просто понимаем. Втроём выбегаем в сад, на деревянную галерею — и останавливаемся разом.

Кровь. Отрубленные конечности. Изуродованные тела.

Некоторые палатки, что они ставили на траве, теперь висят лохмотьями. Дальше — ещё ужасы: тело, лицом вниз в пруду, вода которого стала красной; каменный идол с воздетыми руками — теперь повален на землю рядом с изуродованным трупом…

Дождь всё так же льётся, равнодушный к происходящему кошмару.

Я чувствую что-то иное. Тяжесть, которая растёт, давит всё сильнее. Голос зовёт меня — искать её, добраться до неё, уберечь Одетт.

Ева склонилась над умирающим солдатом. Она не может спасти его — лишь облегчает боль, пока дыхание не обрывается. У входа остаются следы крови, тянущиеся к лесу, но мы не идём по ним. Обходим дом, пока не слышим крики, и следуем за ними — на другую сторону сада.

Там, у ручья, что служит естественной границей перед чащей, мы видим её.

Она не одна. Вижу тела на земле: одни изуродованы, другие ещё живы. Вижу Арлана с мечом — и чудовищ, порождённых кошмаром. Две громадные, лохматые, вчетверо больше дикого медведя. Они встали стеной между уцелевшими и смертью.

Тот зов, что тянет меня к ней, душит. Я бросаюсь вперёд — но первой реагирует Ева. Ей не нужно приближаться: она сжимает кулаки, и земля разверзается между деабру и нашими, сбивая их с толку и даря Арлану, уже готовому рухнуть, драгоценныесекунды.

Мы втроём бежим, но один из деабру рвётся вперёд, отрезая нам путь.

При своих размерах он ужасающе быстр. Ева не успевает — её молния бьёт в землю, выжигая траву, но зверь прорывается и оскаливается: гнилые длинные зубы, из которых свисает плоть павших. Морда вытянута, как у хиру, испачкана кровью, блестящей на бурой шерсти.