Книга Все потерянные дочери, страница 258 – Паула Гальего

— Я простил тебя, — подтверждает он. — И хочу, чтобы ты тоже могла на меня рассчитывать.

Он протягивает мне руку, но я не могу удержаться.

Я заключаю его в объятия. Он больше меня, но я застаю его врасплох, и ему приходится сделать шаг назад, чтобы не потерять равновесие. Потом он обнимает меня в ответ, и я чувствую себя невероятно счастливой.

Я люблю его. Люблю как брата, если это возможно.

Мы нашли друг друга через ужасную ложь. Дружба с Евой, искренняя и глубокая, как море, родилась после лет соперничестваи насилия. Мое товарищество с Ниридой не пришло, пока я не сумела понять её глубокую верность и не осознала, почему она лгала мне и предавала. А Кириан… его я нашла посреди самого дикого шторма.

И вопреки всему, вопреки ужасу, лжи и боли, в конце каждой истории с ними есть свет, как свет фонариков, как свет гауарги.

Я отстраняюсь от Арлана вовремя, чтобы увидеть, как он смущается еще сильнее из-за своего румянца, из-за моих слез, которые я тут же вытираю.

— Возможно, ты не захочешь слышать это сейчас, — прощупываю я почву, помня, что должна исполнить еще одно молчаливое обещание, данное призраку друга. — Ворон, выдававший себя за Эмбера, он…

— Я знаю, — перебивает он меня.

Боль и неловкость искажают его лицо.

У меня в горле встает ком. Вероятно, Леону не понравилось бы, что я так его называю. Он чувствовал себя Эмбером. Хотел умереть в его облике.

— Перед смертью он просил передать тебе, как сильно он сожалеет. — Арлан смотрит на меня долго и пристально, ожидая, жаждая большего. И только тогда я понимаю, что этого недостаточно, что у нас не было времени, что он не смог сказать мне всё, что подразумевало это извинение. — Когда придет время, я объясню тебе всё, и, может быть, даже тогда ты не поймешь, но… сейчас ты должен знать, что для него не было разницы между Эмбером и его личностью. Он свято верил, что не делает ничего плохого, потому что нас заставили быть такими, верить в это. Я заняла место твоей сестры без угрызений совести. Я смирилась с тем, что буду ею вечно. Он верил в то же самое насчет Эмбера… И он любил тебя по-настоящему.

Арлан моргает.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что знаю. — Я грустно улыбаюсь. — Его последняя мысль перед смертью была о тебе.

Он просил меня не позволить ему увидеть его таким. Не знаю, имел ли он в виду раны или то тело, которое он тут же покинул, чтобы стать Эмбером в последний раз; но он думал об Арлане, о том, что сделал с ним, о том, что его смерть сделает с ним без прощания.

Арлан отворачивается и трет затылок. Губы сжаты в тонкую линию.

— В другой раз, через какое-то время, я попрошу тебя рассказать мне всё.

Я киваю. Этого достаточно, чтобы понять: сейчас он не готов.

Я понимаю. Это слишком.

Я протягиваю руку и ищу его ладонь, и от прикосновения Арлан резко вдыхает и выпаливает:

— Я поцеловал короля Нумы.

Я моргаю.

— Что?

— Когда Сирия пала, я поцеловал Девина, потому что немного потерял голову. — Он трет шею. — И я понял, что хотел рассказать об этом только тебе, — признается он.

— Девина… — повторяю я, связывая концы с концами. — Он что-то к тебе чувствует, верно?

Он слабо улыбается.

— Я думал так какое-то время, сразу после того как дезертировал и он принял меня при своем дворе. Он мне нравился, очень нравился… но потом он отослал меня… А в эти дни, с тех пор как мы снова встретились в Илуне и до битвы в Сирии… он меня сбивал с толку. — Он смотрит на меня так, словно только что осознал, что натворил, в полном ужасе. — Может быть, я всё это выдумал.