Книга Все потерянные дочери, страница 237 – Паула Гальего

У меня есть силы только на то, чтобы моргнуть один раз и убедиться, что передо мной ничего не осталось, кроме пепла и… игольницы. Спасибо Мари. Я их не убила.

Я чувствую слабость в ногах, бессилие в руках, позвоночник кажется слишком хрупким, чтобы держать меня. У меня болит грудь. Болит так сильно, что мне кажется, я сейчас…

Глаза закрываются, ноги подкашиваются. И я падаю во тьму.

Несколько мгновений я вижу себя в том темном лесу, где заключила сделку с грозным богом. Слышу звон украденных монет в карманах и слышу его голос: «Нехорошо красть у мертвых, Одетт».

Я чувствую, как холод овладевает моим телом, замечаю, как страх просачивается в кровь, пока что-то теплое не скользит по моей спине и ногам, а затем по груди, пока другой голос не удерживает меня и не возвращает обратно.

— Вернись, — шепчет он мне с яростью. — Останься.

И я открываю глаза.

Вижу море в его глазах, шторм, таящий неведомые опасности, и чувствую себя дома. Я прижимаюсь к этому теплу и обнаруживаю, что укутана им, нахожусь в его объятиях. Кириан подхватил меня на руки и прижимает к себе, шагая мощными шагами.

Я снова закрываю глаза, и мне кажется, что я в лодке, дрейфующей по волнам, но теплой и надежной.

— Открой их снова, Одетт. Открой эти глаза, прекрасные, любимая, и посмотри на меня. Посмотри на меня.

Боль в его голосе заставляет меня захотеть посмотреть на него и найти в его лице источник того, что его мучает. Он пытается посмотреть на меня, но должен идти вперед, огибая деревья, солдат, которые расступаются. Они снимают шлемы в знак уважения, торжественно опускают щиты.

Я знаю, о чем он меня просил, но я так истощена, а тепло, исходящее от его груди, так приятно…

— Одетт! — Его голос срывается. — Останься, останься…

Я чувствую покачивание и понимаю, что он опускается на колени вместе со мной, но не отпускает. Он держит меня у груди, прижимая к себе. Его быстрые пальцы перебирают мои волосы и гладят лоб. Я хотела бы открыть глаза, но не могу.

И тут я слышу голос. — Кириан! Одетт!

Это Ева. Кажется, она опускается на колени рядом с нами.

— Она не двигается, — слышу я его слова, сказанные низким и хриплым голосом. — Ева, она не двигается.

Я чувствую более холодные руки на своихплечах, но Кириан меня не отпускает. — Она… — Нет, — перебивает он её слабым голосом. — Нет, — повторяет он почти с яростью.

— Я не собиралась этого говорить, Кириан; но она слаба. Она… Я почти не чувствую её сердца. — Голос Евы звучит глухо. Они говорят обо мне?

— Так вылечи её, — умоляет он.

Я чувствую тонкую струйку знакомого света и знаю, что это магия Евы. — Я пытаюсь, но не… — слова застревают у неё в горле. — Думаю, я не могу. Этого недостаточно.

Я чувствую, как руки Кириана сжимают меня сильнее. — Ева, пожалуйста… — Я пытаюсь изо всех сил, — говорит она ему. Она плачет. Ева плачет. — Но она не… не реагирует… Нет…

— Не получается, потому что тебе нужно больше силы, — вмешивается голос, которого я не знаю.

Он звучит прекрасно, сладко и сильно одновременно. Голос, напоминающий о танце в темноте, о темной и теплой ночи, о снегопаде над морем.

Я чувствую другую руку на лбу, и мгновенно свет, наполнявший меня, становится ярче. Это тоже знакомо, но я не знаю почему. Пытаюсь вспомнить, где чувствовала это раньше, но не могу.