Книга Все потерянные дочери, страница 239 – Паула Гальего

Я моргаю и немного поворачиваюсь… и чувствую головокружение; но повинуюсь. Кириан тоже встает и помогает мне подняться: надежная и твердая опора, за которую я цепляюсь с отчаянием.

Ева здесь. И Ниридатоже, у которой на бедре висят огромные рога.

Ох, черт…

Я смотрю на Кириана, и он понимает. Кивает. — Гауэко помог мне убить его.

— Ты убил Эрио, — понимаю я. — Ты убил Смерть. — Ложного бога Смерти, — уточняет он. — Сама Смерть продолжает существовать.

У меня вырывается смех, который, возможно, звучит слишком радостно для того, что я чувствую, потому что Кириан улыбается беззаботно, как ни в чем не бывало, и указывает на что-то подбородком, чтобы я проследила за его взглядом.

Я делаю это и вижу его воинов, ведьм… Все с кулаком у сердца, свободной рукой сжимая шлем или щит, взгляды прикованы ко мне.

— Идем, — шепчет он мне. — Они хотят видеть, что ты в порядке.

Я слабо улыбаюсь, понимая, что это правда. Это молчаливая и торжественная дань уважения. Но они хотят видеть не только меня. На Кириана они смотрят с абсолютным восхищением, с благодарностью, доверием и верой.

На паладина Гауэко. На убийцу Эрио. На капитана Волков.

Глава 41

Одетт

Я не знаю, сколько времени, когда просыпаюсь… и понимаю, что не знаю, где я. Я держалась на ногах столько, сколько могла, пока Нирида реорганизовывала армию, раздавала приказы и заставляла всех работать, но, должно быть, упала без сил где-то под утро.

Я не узнаю покои, в которых нахожусь. Комната просторная и обставлена в ярком и перегруженном стиле Львов. Окна закрыты, но шум снизу всё равно доносится. Открыв их и позволив зимнему холоду коснуться щек, я вижу солдат, офицеров и лекарей, которые всё еще снуют туда-сюда в тревожной суете войны.

Я закрываю окна и обнаруживаю чистое платье на комоде. Зеркало возвращает мне взгляд покрасневших глаз на слишком бледном лице и щеку, с которой смыли следы крови. Метки сделки с лжекоролевой исчезли с моего тела. Браслеты Гауэко остались частью меня.

На мне ночная рубашка, а под ней — кулон эгузкилоре. Синее платье, которое было на мне, покрытое пылью и кровью, лежит на стуле. Кириан, должно быть, раздел меня. Снял платье и попытался отмыть кровь, прежде чем надеть это. Мои щеки горят, но теплое чувство, охватившее меня, — это не стыд.

Я принимаю ванну и тру кожу, пока не избавляюсь от засохшей крови и не начинаю чувствовать себя немного лучше. Затем надеваю чистую одежду: платье такого же синего цвета, как вчера, простое, с лифом, расшитым серебромв виде маленьких лун и звезд. Накидываю легкий плащ и выхожу.

В этом крыле дворца спокойнее. Я не встречаю никого бегущего по коридорам — ни солдат, ни слуг. В комнатах с открытыми дверями я также не замечаю разрушений от атаки, которые видела вчера в других зонах.

Что-то в одной из этих комнат привлекает мое внимание. Я почти чувствую, как чья-то рука хлопает меня по спине и говорит: остановись.

Прислонившись к балюстраде балкона, женщина смотрит на улицу, не замечая моего присутствия. Её золотистые волосы заплетены в сложную и красивую прическу. Цветы переплетены с другими мелкими и скромными украшениями, а тонкие серебряные и золотые цепочки ниспадают аркой с одной стороны головы на другую.

Накидка из изысканной парчи укрывает её плечи. Она белая, как первый снег зимы, и кружево, украшающее ткань на плечах, позволяет мельком увидеть кожу на шее.