Книга Все потерянные дочери, страница 140 – Паула Гальего

Я тоже протягиваю руку, и Агата снова убирает корону пренебрежительным жестом. — Принято принимать милость королевы на коленях.

— Ты же не серьезно, — раздраженно шипит Ева.

Я кладу руку поверх её ладони, давая понять, что всё в порядке, и собираюсь с духом, чтобы преклонить колени перед королевой Илуна.

Арлан оценивает ситуацию и быстро подходит, хватает меня за руку, так что мне остается лишь позволить себе опуститься. Ева поддерживает меня слева, Арлан — справа, и, стоя на одном колене, мне остается только склонить голову, чтобы принять корону.

Агата не спешит, и каждую секунду, проведенную на коленях, я ощущаю как продолжениеиспытания. Мне тяжело. Она возлагает холодную диадему мне на голову, а затем приподнимает мой подбородок двумя пальцами.

— Добро пожаловать домой, Одетт.

Я вижу её доброе лицо, вижу и лица других ведьм. Весь ковен встал и наблюдает за сценой со странной, труднообъяснимой торжественностью, приложив руку к сердцу, с блестящими глазами.

— Можете поднять её, — говорит она моим друзьям, догадавшись, что сама я встать уже не смогу, и Арлан с Евой тянут меня вверх; он, пожалуй, даже слишком сильно.

— Мы возвращаемся во дворец, — заявляет Ева. — Нет.

Все удивленно смотрят на меня.

Я замечаю, что ковен пришел в движение. Ведьмы спускаются со своих лож и проходят мимо нас. Все они смотрят на нас, все останавливаются на мгновение; по-прежнему в уважительном молчании.

— Где чтут мою мать? — осмеливаюсь спросить я.

Агата улыбается и ведет нас туда.

Нам приходится углубиться в лес, который всё еще растет внутри стен ковена, удалиться от внушительного здания школы и статуи моего отца и идти несколько минут, которые кажутся вечностью.

Арлан берет на себя часть моего веса, и я знаю, что он понес бы меня целиком, если бы я попросила. Он обнимает меня за талию, и хотя первые шаги гордость заставляла меня держаться прямо, теперь я уступила усталости и опираюсь на него.

Когда мы приходим, я замираю как вкопанная.

Здесь растут деревья, которые не должны выживать зимой, и десятки цветов красноватых, оранжевых и охристых оттенков пробиваются на них, на клумбах, кустах и на самом зеленом поле.

Сад.

Место, где чтут мою мать, — это прекрасный сад с цветами, бросающими вызов зиме, и могучими деревьями, склоняющимися так, чтобы опустить цветочный занавес до самой земли.

В центре, на каменном постаменте, стоит статуя молодой женщины: она опирается одной ногой о землю, а другую держит почти на весу, едва касаясь почвы пальцем. Одна её рука обращена ладонью вверх, торс устремлен к небу, как и голова. Вьющееся растение поднимается по её ногам, оплетая их, словно ремешки сандалий. Красные цветы рождаются на её талии и свисают с руки. На волосах десятки цветов того же цвета сплетаются в венок.

Я замечаю, что на неё что-то падает, падает на цветы и траву. Это снег, который тает, едва коснувшись земли, словно его здесь никогда и не было. Воздух здесьтеплый, как и в остальной части деревни. И это может означать только одно: в этом месте есть магия.

— Твоя мать, — говорит Дочь Мари. — Её магия живет в этом саду. Он стал местом отдыха и молитв.

Я смотрю на прекрасную скульптуру, созданную руками гениального художника, сумевшего придать чертам красоту и человечность, словно камень вот-вот оживет.