Книга Отверженный принц, страница 101 – Ольга Пашнина

– А потом ушла?

– Ага, – коротко ответил Дэваль, и мой план ненавязчиво проверить историю Риджа провалился.

Не сговариваясь, мы остановились у перил набережной. Я, задрав голову, рассматривала небо в бессмысленной надежде увидеть хоть одну маленькую звездочку.

– Решила, на чью сторону встанешь на суде?

– Нет. Не знаю. Неправильно заставлять выбирать, в их истории нет злодея и героя. Это всего лишь две запутавшиеся души.

– Аргумент красивый, но вряд ли он впечатлит судей. Придется выбрать.

– Знаю. Но буду оттягивать этот момент так долго, как смогу.

– Ты давно не каталась.

– Стикс давно не замерзал. У Самаэля нет времени на то, чтобы замораживать для меня лед.

– Не только Сэм так умеет.

Обернувшись, я увидела стремительно замерзающий Стикс. Прямо на наших глазах река покрывалась корочкой льда, разрисованной морозными узорами.

– У меня нет коньков.

– Хорошо, что я захватил.

Он показал куда-то вдаль, где у спуска к воде виднелись прислоненные к перилам коньки. Я попыталась вспомнить, как не заметила их в руках Дэваля, пока мы шли, и поняла, что их не было!

– Ты что, оставил здесь коньки без присмотра?!

– За ними присматривал я! – раздалось откуда-то снизу.

Перегнувшись через перила, мы увидели на льду Дара. Неуклюже переставляя ноги, он пытался делать «фонарики», которые я показывала в прошлый раз. И выглядел совершенно безмятежно счастливым.

– Вы что, все в этом участвовали?! И где ваш старшенький? Сидит в кустах и ждет, что мы начнем драться?

– Нет, он назвал нас придурками и сказал, что не будет участвовать в глупой затее. А еще – что ты откусишь нам головы и он даже не станет тебя наказывать.

– Ого! Исторический момент! Жаль, что он будет все отрицать.

– Так ты будешь кататься? Или я зря с этим, – он кивнул на лед, – возился.

Буду ли я кататься? Да это риторический вопрос!

Дар сдулся быстро, уже через полчаса запросил пощады, выполз со льда и отправился восвояси. Наверное, ему было скучно со мной. Я сегодня не была настроена работать тренером. Мне хотелось снова испытать ощущения скорости, свободы, скольжения.

И порисоваться – чего уж там – тоже хотелось.

Я знала – почти чувствовала, – что Дэваль внимательно наблюдает. И, наверное, так не держала линии даже в лучшие сезоны в карьере. Если бы тренеры видели, с какой легкостью я захожу в прыжки и вращения, они смахнули бы скупую слезу гордости за ученицу, раскрывшую таки талант.

Ни с чем не сравнимый звук, с которым лезвие рассекает лед, напоминал о счастливом времени, когда второе место казалось трагедией, а все мечты сводились к олимпийским кольцам и мировым турнирам.

Когда я в себе это потеряла? Когда перестала быть девочкой, прыгающей сальхов с вытянутыми к небу руками? Когда в последний раз чувствовала, как внутри все замирает от восторга в миг, в котором вращение набирает обороты? Когда ты ловишь этот баланс, точку равновесия – и физика все делает сама, поймав начальный импульс?

Я давно перестала быть девочкой, которая катала программу о потерянной принцессе илиобраз Жизель в легком светлом платьице. Превратилась в Аиду Даркблум, мертвую девушку, рисующую на льду куда более мрачную и грустную историю.

Историю о том, как девочка перестала быть собой.

Остановившись, поняв, что сил больше нет ни на один прыжок, я подумала, что однажды наберусь смелости, научусь по желанию пробуждать доставшуюся от Вельзевула силу и попробую тройной аксель. Прыжок, который в детстве был недосягаемой мечтой, отделявшей меня от серьезной борьбы за медали, теперь стал обычной целью. Жаль, что для этого пришлось умереть и оказаться дочерью иного.