Книга Волк и дикий цветок, страница 168 – Элла Филдс

– Рион зовет Клыка отцом.

– Да, – подтвердил я.

Я не знал, когда это началось, но Рион уже давно воспринимал Клыка так. А может быть даже вообще всегда.

Гельвект замедлил шаг и уставился на палку, которую принялся ковырять пальцами. Нервничал.

– Иногда, – начал он, – в смысле, на тренировках одни волки называют тебя моим отцом, а другие…

Он поскребщеку.

– …ну они меня спрашивают, отец ты мне или нет.

Астер сжала мою руку, а потом пошла вперед, а я, наоборот, замедлил шаг.

– Понятно. – В груди стало тесно. – И что ты им говоришь?

Гел не колебался, только пожал плечами.

– Что отец.

С минуту мы оба молчали.

Мой взгляд был прикован к Астер, ее шерстяное светло-желтое платье и карамельного цвета пряди струились на ветру. Пусть она и оставила нас наедине, но я знал, что она все равно слышит каждое слово.

Я знал, что, хотя прошло много лет, хотя она любила меня и жизнь, которую мы создали, прошлое до сих пор ее терзало. Не сожаление, но скорбь по тем, кого она знала и потеряла. По тем, кого едва знал и потерял Гельвект.

Когда впереди показалась развилка к лесу, где стоял наш дом, Гел остановился.

– Ты не против? – осторожно спросил он, и я тоже застыл.

И, кажется, утратил дар речи.

– Знаю, что на самом деле это не так, – выпалил Гел, неверно истолковав мое молчание. – Знаю, но для меня ты все равно отец. – Он сглотнул. – Понимаешь?

Звезды сраные.

Я часто заморгал, а потом решил, что плевать, пусть даже он и увидит мое состояние. Я притянул его к себе и поцеловал в пахнущие потом волосы.

– Понимаю, волчонок. Так и есть.

Его плечи расслабились под тяжестью моей руки.

И тогда он задал вопрос, который я ожидал услышать до разговора об отцовстве.

– Это он оставил тебя без глаза? Рорн?

Он устремил взгляд на Астер, которую все еще называл Асьтер, хотя она была для него куда лучшим родителем, чем я. Он знал, кто она на самом деле – и что она всегда будет его матерью.

– Нет, какой-то другой говнюк, – наконец ответил я и увидел, как Астер вздрогнула в дверях дома. – Иди сделай матери чай и приведи себя в порядок как следует. Волосы до сих пор воняют.

Гел уставился на меня широко распахнутыми глазами.

– Думаешь, я могу называть вас обоих…

– Да, – прорычал я. – А теперь свалил, пока я не разрыдался как сопляк.

Я никогда не думал, что смогу полюбить его так, словно он всегда был моим, а вот смотрите-ка. Рассмеявшись, волчонок убежал вперед. А я с трепещущим сердцем обогнул дом.

Сбросив топор в траву, я опустился на пень и прислушался, как Гел в панике требует, чтобы Астер перестала плакать:

– Прекрати! Пожалуйста! Сейчас же!

Я приглушил смех ладонью. А затем застонал и уронил голову, вытирая хлынувшие слезы.

После долгих обсуждениймы с Астер решили, что обойдемся без ребенка. Не то чтобы мы совсем не хотели, но даже если бы Астер его выносила, а в ее семье женщины часто погибали родами, меня вполне устраивала наша жизнь втроем.

Звезды свидетели, Гела нам хватало с головой. А если так уж приспичит снова седеть от радости воспитания очередного мальца, то мы, скорее всего, примем в семью того, кто остался без родителей или опекунов.

Из кустов донесся шорох. Я понял, кто это, и быстро смахнул слезы со щеки.

– И что это ты так странно себя ведешь, зверюга?

– А что это ты здесь делаешь в такой час? – огрызнулся я и с трудом удержался, чтобы не фыркнуть при виде длинного ночного колпака с помпоном в тон ночной рубахе, которая доставала до точно такого же цвета тапочек.