Книга Брусничное солнце, страница 81 – Лизавета Мягчило

— Я жажду возмездия. Страха, боли и отчаяния. Для того, кто сгубил мою прошлую жизнь. Для Самуила Брусилова.

Повисла тишина. Напряженная и удушливая, она заставила Варвару подумать, что та зря понадеялась. Что откажется нечисть пробираться в усадьбу, так далеко находящуюся от дома. Высмеет ее слабость, неспособность самой отомстить недругу.

Повернув голову, чтобы всмотреться в силуэт болотного Хозяина, Варвара с коротким вскриком отшатнулась, голова гулко ударилась о деревянный сруб стены. Звук был пустой, обидный, в висках заворочалась ноющая боль. Он был совсем близко. Бесшумно оказался рядом, присел у лавки на корточки, царапая глинобитный пол длинными черными когтями. Оценивающий взгляд цеплялся за ее дрожащие ресницы.

— Если я ворвусь в поместье — умрет каждый, кто встанет на пути. Возьмешь на себя грехдетоубийства? Гибель женщин и стариков? Каждый, кто попытается остановить меня, кто захочет предупредить твоего врага — больше не увидит дневного света. Такое тебе по душе? — Чарующий ласковый голос опускается до горячего лихорадочного шепота, черные глаза в темноте пылают. И с каждым словом Варвара сжимается все больше — прижимает к груди горячие пальцы, ощущая, как сердце начинает болезненно ныть.

Не согласится. Не сумеет она на гибель повести ни в чем неповинных людей. Мало ли настрадалась сама? Так теперь другим сполна горечи разливать? Она хотела наказать одного. Заслужившего.

Видно, придется ей бежать, забывая о своем обещании. Будет Самуилу спокойно спаться на пуховых подушках, забудет ее, заживет. А она останется одна, баюкая свое горе.

Она бы отказалась, если б вкрадчивый шепот не принялся ласкать душу обещаниями, сердце защемило уже от надежды:

— Но ты сможешь наказать его сама. Я чую. Знаю, каково это, когда по венам бежит колдовская сила. Она воздаст по заслугам, научись только пользоваться. А в тебе ее с лихвой хватит на всех обидчиков, погляди… — Он тянет руку к ее груди, острые когти царапают воздух у самой кожи, едва ощутимо касаются тонких тесемок белой рубахи. И под его пальцами происходит чудо. Приподнимается тонкая золотая нить, ширится, прорастает сквозь клеть ребер прекрасным невиданным цветком. Он соткан уже не из десятков — из тысяч искрящихся линий. Шевелит лепестками, словно живой, от его света танцуют по узкой землянке золотые блики. Красят удивленно распахнутые фиолетовые глаза в золото. Хозяин болот холодно улыбается. — Я могу научить тебя. Ты услышишь, о чем шепчут ветра, о чем тоскуют звери. Научишься управлять людьми, бросать их в кручину, насылать порчи или, напротив, притягивать удачу. Я научу тебя летать вместе с черными воронами в поднебесье, стрелой лететь среди лесов вместе с волчицами. Взамен ты отдашь мне свое время. Все. Без остатка. Пока не сумеешь совладать со своей силою — станешь моей тенью. Скажу бежать — побежишь, скажу плясать — запляшешь. Маленькое брусничное солнышко. Только мне. Мое. По нраву тебе такой уговор?

Он поддается вперед. Тянется, опираясь на тощие руки, едва не утыкается лбом в ее лоб. Жадно. По-звериному.

Вдох. Выдох. Разве не лучший вариант? Отсюда Варвара уйдет, а колдовская силадо конца жизни с ею останется.

Она прикрывает глаза.

— Такой уговор по нраву.

Несмотря на ужасный состав зелий Хозяина — они работали. Ближе к рассвету боль отступила, онемение коснулось каждого пульсирующего стежка на боку, зализало скачущий по поврежденной лодыжке огонь. И это принесло облегчение. Позволило свернуться в клубок на узкой лавке, наблюдая за Хозяином болот из-под полуопущенных ресниц: он глядел в ответ из темного угла. Прямо, не скрываясь. Светились зеленоватым два огонька, такие она видела частенько, когда спускалась за теплым молоком ночью к кухне — мышкующая кошка неспеша моргала, здороваясь с хозяйкой, а затем снова растворялась в темноте.