Книга Брусничное солнце, страница 79 – Лизавета Мягчило

— Глотай-глотай, ты свое тело-то видела? Переломанная, разодранная, будто с погоста выбравшаяся, не отпетая. Жить хочешь — еще не такое проглотишь.

И она послушалась. Приподнялась на локтях, облегчая ему задачу, прихватила кружку здоровой свободной рукой, плотно жмурясь во время широких глотков. Пока со дна, лишенного жидкости, не соскочила тушка птенчика, не ударила в губы, заставляя дернуться обратно, отвернуть голову.

Чужая рука скользнула по волосам утешительным движением. Скрипнула лавка, когда нежить поднялась, лениво потягиваясь.

— Умничка, до чегоже покорная.

Допив, Варя свесилась с высокой лавки, нашарила дном кружки пол и разжала пальцы. Лишь опрокинувшись обратно на сырое тряпье, она раскрыла глаза. Чтобы встретиться взглядом с черными.

Он смотрел на нее, полусидя на столе, деловито скрещивая руки. Голова чуть наклонена вбок, во взгляде — интерес, губы привычно обнажают опасный оскал. Продирает до дрожи.

Высокий, его затылок почти касался потолка низенькой землянки, в которую он ее притащил, казалось, тело нечисти напрочь лишено жира или мяса. Привыкшая видеть раздавшихся вширь купцов и мясистых, поросших мышцами от тяжелого труда крепостных, теперь она с изумлением скользила взглядом по тонким кистям, длинным пальцам, резко выпирающим ключицам и голубоватым венам на линии челюсти. Одет Хозяин болот был в обычную крестьянскую одежду, та висела на нем мешками. Вырез в нательной рубахе оказался слишком длинным, доходил почти до пупка, обнажая и лишенную жира невыразительную грудь, тонкие, выпирающие ребра, и аккуратные, едва намечающиеся мышцы живота. Штаны он перекрутил потрепанным изъеденным мышами ремешком на выпирающих тазовых костях — только это их на нем и придерживало.

Даже эта мнимая хрупкость не позволяла обмануться — он был опасным хищником. Варвара отстраненно вспоминала, как с легкостью зубы продрали дыру на рубашке, как играючи он подхватил ее на руки. Он способен одним тягучим движением прервать ее жизнь — пару мигов назад барыня не сумела сбросить руки, прижатой к лицу.

Черноглазый, остроскулый, каждая черта его казалась резкой выверенной линией. Но не было в ней ни капли мужественности или женственности — внешность его была обезличена. Бросалась в глаза неаккуратная копна черных жестких волос, в которых спутались брусничные листья и тонкая нить паутины — они доходили ему до пояса. Проведи пальцами — увязнешь, не выпутаешься. Притягивали внимание глубокий мрачный взгляд и острые зубы.

Зубы… Такие она видела у ласково улыбающейся полуночницы в поле, посеребренном луной. Такие представлялись каждый раз, когда бабушка рассказывала ей страшные сказки, кутая в пуховое одеяло в воющую стужу. Предназначенные для разрывания плоти, с такими невозможно жевать. А ведь там, на болоте, если бы нечисть не была милостива — хрустела бы не одежда, а жилы под голодно распахнутой пастью.

— До сих пор боишься меня. — Не спрашивает, утверждает, удовлетворенно кивая. Будто сама эта мысль приносит ему удовольствие. — Тебе полезно бояться, быстрее получит каждый свое. Уже вижу, что выкарабкаешься.

Все его движения смазаны, молниеносны. Вот он стоял у стола, а вот приседает на корточки у скамьи, тянет вниз ветхое, пропахшее сыростью и мышами одеяло. Варвара крупно вздрагивает, когда понимает, что одежды на ней нет. С рваным выдохом перехватывает его руки, сжимает кисти, оттягивая назад.