Книга Брусничное солнце, страница 32 – Лизавета Мягчило

Считается ли оскорбление брошенным, ежели оно не коснулось кожи, не запятнало честь? Одна мысль о том, что Брусилов попытался его убить, вызывает волну обжигающей ярости. Она возвращает руку к собственной груди, выходя из-за спины возлюбленного. Не нужна ей такая защита, которая калечит, забирает жизни.

Никакой дуэли не состоится.

Самуил не удивлен — в грубом оскале обещание расправы. Над ним, над ней, над всяким дерзнувшим. Сколько же сил понадобилось Варваре, чтобы растянуть губы в торжествующей улыбке, которая не дрогнет? Сердце трепетало на кончике языка, заходилось в испуге.

— Полагаю, вы не хотели поступать так с едва знакомым человеком без весомой причины. — Сделала шаг вперед, протягивая перчатку обратно. Не принял. Вместо того, чтобы взять замшевый кусок черной отделанной ткани Брусилов схватил её запястье, дернул на себя. С такой силой, что она почти побежала, ударяясь о грудь названного жениха, быстро притягивающего её к себе за талию.

— Я научу вас правилам. Ежели вы ведете себя, как дикарка — уроки будут соответствующими.

— Только троньте. — В голосе Грия никогда не слыханные ею вибрирующие опасные ноты. Как раньше она не приметила в нем этого? Он не был изнеженным тепличным цветком, как ей представлялось. Почему ей думалось, что он совершенно мягок и неконфликтен?Предупреждение выглядит угрозой, неприкрытой, разъяренной.

Два диких кота, готовых к смертельной схватке. Она не находит слов.

Кто придумал, что драки мужчин за внимание — вещь романтичная? От их злобы накаляется воздух, искрится напряжением. И мысль, что всему виною её существование бьет в живот, сводит нервы в рваные гниющие комья. Хоть под землю провались, заберись в пустующий саркофаг.

— Достаточно! — Не пытается вырваться из железной хватки, не желает провоцировать и без того разъяренного Грия. Ловить очередную перчатку у чужого носа было бы выше её сил. В голосе Варвары звучит неприкрытая отчаянная тоска. — Обговорим всё позже, Григорий Евсеевич.

Он полыхает, горит яростью так ярко… Но при взгляде на её дрожащие губы огонь в глазах выцветает, оставляет скорбное пепелище. Саломут заставляет себя кивнуть.

Где-то из-за соседних могил приближаются голоса. Похороны завершились, собравшиеся люди возвращались к своим экипажам. Она же едва успевает одними губами взмолиться.

«Пожалуйста»

Душегубица, заставляющая закрыть глаза на чувства, повернуться спиной к своей любви. Варвара до последнего следит за его отдаляющимся силуэтом — напряженная спина, пружинистый резкий шаг. Пока чужая рука не прихватывает подбородок, заставляя перевести взгляд на Самуила. В глазах мужчины пляшут сбежавшие из преисподней черти, голодные, охочие до чужой крови. Вот-вот они сожрут положенную на их алтарь жертву. И жестокие губы впечатываются в ее рот поцелуем, кусая, сминая сопротивление.

Варвара так отчаянно, так сильно его ненавидит. Ненавидит за каждый вздох, каждое движение.

— Я непременно убью его. И ты будешь видеть, что делает с людьми твоя непокорность. Так будет с каждым.

— Если сердце Грия остановится, я клянусь, твоё замрет следом.

[1] Тупой. Старославянское ругательство.

[2] Франц. Моя любимая вещица. Не имеет конкретного перевода. Doudou — любимая игрушка ребенка, без которой он не может есть или спать.