Книга Брусничное солнце, страница 114 – Лизавета Мягчило

Грубый дикарь. Словно не он учился в Московской академии, словно не знал простых правил и устоев общества. Как можно было стать таким бесстыжим зверенышем?

Она не выдавила ни единого слова. Бросила на него гневный взгляд и повернулась спиной, спуская исподнюю рубашку до самых бедер. Верхнюю Варя стянула через голову, изрядно намучавшись с юбкой.

— Тебе не обязательно быть настолько грубым, можно ведь совсем иначе…

Глинка не услышала тихих шагов — их гасил мягкий земляной пол и гулко стучащее в ушах сердце. Обретенный дар пульсировал внутри, искрил, ощущался так ярко, словно прямо сейчас к небесам испуганной птахой ринется.

— Я не должен притворяться тем, кем не являюсь, тебе придется смириться. — Тихий урчащий голос погнал по спине табун мурашек. Скользя пальцами, перемазанными терпко пахнущей мазью, по позвоночнику, колдун коротко усмехнулся. — Не теряйся, Варвара. Ты видела меня. Не позволяй себе обмануться из-за того, что наружность изменилась. Все остальное прежнее.

Его рука опустилась к пояснице, и Глинка дернулась всем телом — боль прострелила навылет. Яков равнодушно отшвырнул в сторону стола длинный кусок дерева — болотник изрядно помял ее, швыряя в труху из балок, чудо, что барыня не потеряла разум в боли, вся спина и предплечья были усеяны занозами.

— Нет, теперь ты не глупый нечистый, не знающий обычаев людей, потому позволяющий себе слишком многое. Ты грубый мужлан, плюющий на правила приличия. — Она глухо застонала, пошатнувшись, уперлась рукой в дверной костяк и прикусила костяшки второй. Мазь, которой полагалось лечить, немилосердно вгрызалась в кожу, прожигала дыры, доставала до нервов и мяса. Глинке казалось, что кровожадный колдун швырнул ее в адское пламя. И, перехватив второй рукой поперек живота, не позволял выныривать, не давал отстраниться.

— Кем и для чего эти правила придуманы? Если ты была вынуждена бежать со своим любовником, чтобы скрыться от «правильного» брака. Если люди уводят глаза друг от друга, а потом ночами додумывают желаемое, вместо мужей и жен представляя других, недосягаемых. Все лгут, кутаются в белые одежды добродетели, а под ними все такие же животные порывы, все такое же вожделение. — Острый подбородок опустился на плечо, его холодпустил по телу ток, заставил дернуться, прикрывая свободной рукой обнаженную грудь. Яков продолжал шептать, едва ощутимо касаясь линии челюсти кончиком носа, равнодушно, мягко, гипнотизируя неприкрытой искренностью и жесткой правдой. — Стоит бояться манерно раскланивающихся господ — в их головах скрыты самые темные мысли. Со мною все проще — мужлан захочет, и прижмется ночью к горячему боку. Неотесанный, ежели он пожелает искупаться в одном озере с нагой барыней, он просто ступит в воду. Я не люблю играться, брусничное солнце. Я не буду раскланиваться, умоляя и уговаривая вместо того, чтобы просто помочь.

Самая крупная из заноз выскользнула из-под кожи, тонкой струйкой пятная юбку хлынула кровь. А Варвара не почувствовала. Лишь когда пальцы грубо запечатали рану мазью, она удивленно моргнула, а затем разразилась бранью, зажимая перепачканный бок ладонями. Яков бессовестно усмехнулся, убирая подбородок с плеча, подул напоследок на влажный локон, прилипший к шее.

— У тебя дурные отношения с деревом. Помнится, прошлый раз я тоже выдирал из тебя крупную щепу. Ничего нового, барыня, совсем ничего нового… Одевайся, я налюбовался, эта память будет греть меня стылой ночью.