Книга Чужая. На пороге соблазна, страница 74 – Лана Муар, Анастасия Тьюдор

— Лукашин Никита, — представился Ник.

— Присоединитесь к нам. Романовой будет полезно поработать с клиентом, жаждущим отстаивать свои интересы самостоятельно.

Никита встал. Уже через минуту он замер рядом со мной, спрятав руки в карманы джинсов. И на мгновение мне показалось, что он сделал это демонстративно, специально для меня.

Я кашлянула, чтобы вернуть чистоту неожиданно севшему голосу, но меня снова перебили. Более бесцеремонно, чем это ранее сделал Дегтярев.

— Олег Андреевич, что-то не припомню… А как часто адвокаты защищают своих подопечных хотя бы без поверхностного изучения обстоятельств дела? — пропыхтела Ася. Судя по яркому румянцу на ее щеках, девушка начала злиться.

— Все возможно в этой жизни, — флегматично откликнулся Дегтярев и махнул рукой, призывая меня начать.

— Нет, Амели, подожди! — Ася сделала шаг вперед, заглядывая в лицо Олега Андреевича. Уперев руки в бока, она тихо проговорила: — Ты перегибаешь палку. Я начинаю подозреватьтебя в предвзятости ко мне. Возможно, стоит обратиться в деканат?

— Попробуй, кроха.

Я, стоящая к этой парочке ближе остальных и продолжающая слышать их диалог, застыла, уставившись пустым взглядом перед собой. Перед глазами запульсировали красные вспышки.

Судорожно сглотнув, я метнулась в сторону, толкнув плечом Лукашина.

Истошный крик стал причиной звенящей, вязкой тишины. Я несколько раз моргнула и только потом поняла, что этот крик сорвался не с моих губ.

Кто-то кричал за пределами нашей аудитории.

А затем друг за другом прозвучали три выстрела.

«Белеющее лицо Резкой и выстрелы. Или выстрелы и уже после…»

Мелькнувшая мысль улетучилась, так и не сформировавшись до конца, когда за стеной грохнуло снова, а Резкая, метнувшись к дверям, замерла и хватанула воздух, сжимаясь, — уже из-за меня.

— Куда, дура?! — выкрикнул я, дернув девушку за руку, и сразу же разжал свою хватку на тонком запястье.

От прикосновения к коже Резкой мозг рассекло слайдами ее истерики, а взгляд Амели — остекленевший и затравленный, — превратил эту кашу во что-то, чему я не смог найти объяснения. И не успел.

Сперва из-за криков за стеной и лающего, требующего заткнуться, вопля. А затем от прозвучавшего приказа, который тело поспешило выполнить раньше, чем его пробрал до костей ледяной тон преподавателя.

— Все встали и молча пересели на пол у окна в дальнем углу. Выключили телефоны. Молча. Лукашин и вы, — кивнув мне и Климу, Дегтярев показал нам на тумбу, стоящую на возвышении трибуны, и дверь, сопроводив этот жест скупым: — Взяли и за мной.

Сам же сгреб в ладонь ключ от аудитории и процедил сквозь зубы застывшим у стола Резкой и назначенной моим «адвокатом» девушке:

— Молча. На пол. Под окно. Выключить телефон.

Наклонив и подняв тумбу, мы с Климом потащили ее к двери, которую преподаватель закрыл на замок. Опустили на пол, шкрябнув краем по облупленной краске полотна. И поспешили к уже сидящим на полу студентам.

— Ни звука и без паники, — все тем же требующим повиновения тоном произнес Дегтярев. Окинул всех тяжёлым взглядом и задержал его на мгновение на сидящей за Климом девушке. — Ни звука, — повторил и достал телефон из кармана пиджака. Набрал короткий номер и приложил к уху. — Добрый день. Дегтярев Олег Андреевич. Выстрелы в корпусе Южного федерального университета. — Отчетливо прозвучавший адрес. Пауза. — Четыре. Да. Третий этаж. Точно не могу сказать. Рядом с аудиторией тридцать три двенадцать. Да. Да. Тридцать пять. Да. Нет. Спасибо.