Книга Птичья Песня, страница 96 – Яна Ветрова

А однажды смотрю, сидит утром Лиза на скамейке у цветочной лавки, улыбается, перебирает ветки хлопка, колосья золотой пшеницы, розу то добавит, то уберет, вплетает синюю ленту. А вид такой мечтательный, как будто витает где-то. Я ей говорю, ты что же это, насовсем вернулась? А она смотрит на меня, смеется, говорит, что и не уходила никуда. Только сон мне такой приснился чудесный, что я свободна от всего этого. Развела руками, цветы отбросила, а лентой волосы подвязала. Волосы у нее глубокого каштанового цвета с красным отливом, как кора молодого деревца. Я, говорит, полналюбви и новых надежд. Так прямо и сказала, как сейчас помню. А для дочки, говорит, будет все самое лучшее и настоящее, а не спектакль. Нельзя так, говорит. Про колдуна больше и не вспоминала. А его не далее, чем через полгода после этого Совет судил. Потом Лиза быстро с мужем разошлась, Лору забрала с собой к родителям на равнину, а отец тут дела устроил, лавку продал, поле мне с женой оставил, а сам к морю уехал. Давно мечтал рыбу ловить, сети плести. Говорил, цветы видеть сил больше нет, а уж запах этот! Ишь ты, рыба ему милее, представь?

Я наматывала ленточку на палец и разматывала, наматывала и разматывала.

– Лору он брал летом на море, и новая жена хорошо ее приняла, но девочке нашей все не было покоя. А теперь, вот уж я рад так рад, сначала забеспокоился, не случилось ли чего, ан нет, ты говоришь, все хорошо. А вот это, – усач протянул мне последний шарик на ленточке, – это тебе. Да бери, бери, он не колдовской, самый обыкновенный! В благодарность тебе, что нашу Лору отговорила от глупостей.

Я взяла шарик и выдавила улыбку, хотя губы дрожали, а брови сложились в траурный домик. Дядя Лоры решил, что я сейчас заплачу от благодарности. Я прошептала, что мне пора бежать.

– Конечно-конечно! – рассеянно улыбнулся усач, взял новый каркас и тут же забыл про меня. Как будто не мне рассказывал всю эту историю, а просто вспоминал вслух.

Я не пошла домой. У реки было спокойнее. Я расположилась там же, где и вчера, под ивой у моста. Хоть солнце припекало, земля была мокрой после вчерашней грозы, и мне пришлось подстелить ветровку. Взяв из корзинки булочку и отщипнув кусочек сыра, я так и держала их в руках. Меня мутило. Пахло свежей травой и влажной глиной. У самого края воды плавали утки, которых гонял агрессивный лебедь. Я запустила в него веточкой. Утки не оценили мою заботу и, разбежавшись по воде, перелетели к другому берегу. Лебедь остался и кружил по отвоеванной территории, не зная, чем теперь себя занять.

Я отломила еще ветку ивы и оборвала листья, кроме нескольких наверху, оставила две веточки по краям, как руки, а потом отломила верхушку. Вот так, и никаких лишних воспоминаний. Стоит только надоесть колдуну, как он залезет тебе в голову, покопается там и вырежет все лишнее, а ты проснешься счастливой и побежишь менять свою жизнь к лучшему.Только ты ли проснешься? Каждое, даже самое скучное воспоминание принадлежит человеку. Каждая секунда важна. Что же говорить о месяце, о двух?

Сегодня мне не удалось поиграть с веточками и побродить по берегу. Комариный писк вернулся, а я, хоть и решила игнорировать его до последнего, долго выносить нарастающий шум не смогла.

Оба колдуна были на кухне. Робин ходил туда-сюда и что-то тихо монотонно говорил, Джей сидел за столом, сгорбившись и обхватив голову руками. Я зашла и, не глядя на них, стала раскладывать покупки по полкам. На плите стояла грязная сковородка, а рядом – тарелка. Мне стоило огромного труда притворяться, что я одна на кухне. Я прошествовала к раковине, делая вид, что на меня не обращены две пары глаз.